Тот ураган прошел. Нас мало уцелело.
На перекличке дружбы многих нет.
Я вновь вернулся в край осиротелый,
В котором не был восемь лет.
Кого позвать мне? С кем мне поделиться
Той грустной радостью, что я остался жив?
Здесь даже мельница — бревенчатая птица
С крылом единственным — стоит, глаза смежив.
Я никому здесь не знаком,
А те, что помнили, давно забыли.
И там, где был когда-то отчий дом,
Теперь лежит зола да слой дорожной пыли…
Потом она замолкает, повторяет последний абзац, пытаясь, наверное, вспомнить, что дальше, но сдается. Чернота валом катится следом, подгоняя их. Девчонка, которая недавно только падала с ног, теперь не отстает ни на шаг, только вцепляется в его пальцы все крепче, все отчаянней, боясь отпустить их даже на секунду, расцепиться — и потеряться.
Одна надежда, говорит себе Лисицын: что одержимые собьются с пути или уснут стоя, как тот, которого они переехали. Задорожный гнался за ними гигантскими скачками с невообразимой скоростью, километров тридцать, а то и сорок; если эти твари возьмут их след, настигнут в считаные минуты.
И им везет: все два часа тьма клубится сзади, но не совершает броска. Может быть, пережевывает оставленный ими позади дом с двумя упрямыми стариками, которые брехали, что еще много лет назад бежали с того берега Волги от одержимых.
Почему Сурганов знает об этом, догадывается, а Государь не догадывается? Почему его держат в неведении? Потому что заговор. Заговор против царя.
Кто там в нем состоит, неизвестно, но заговор плетется. Контрразведка точно.
Может, и Охранка, может, даже и казачий штаб.
Это ведь не Сурганов Лисицына выбрал для особого поручения и не Сурганов выбрал Кригова. Государь их сам на награждении приглядел, и одного, и другого, и лично к себе выдернул. Чтобы помимо командования, помимо политического сыска и армейской контрразведки. Сам завербовал, пока другие не завербовали. И просил никому о своем особом поручении не говорить. Только лично доложить.
Так точно, шепчет себе Лисицын. Так точно, Всемилостивый государь. Благодарю за оказанное доверие. Не подведу.
А через два часа они выбредают к обитаемой станции.
За бетонным забором с колючей проволокой стоит крохотный вокзал, сделанный то ли как сказочный деревенский дом, то ли как изба сельсовета; станция называется «Берендеево», по пути туда Лисицын или проспал ее, или проглядел.
Там тоже горит свет — пока.
Через ворота виден грузовик: «ГАЗ» с крытым кузовом.
Дороги тут должны уже начинаться нормальные, проходимые для грузового транспорта. От Александрова так точно — а это уже следующая станция, вспоминает Лисицын инструктаж.
