Я открыла рот возразить, что истерика у Светы – нормальное состояние, но Аполинэр не дала мне и слово вставить:
– Тебе это сделать проще всех. Проект – не твой, претензии – не к тебе. Ошибки – не твои.
– А что нужно-то?
– Огрехи зафиксировать.
В ответ я застонала.
– Полина, я только что с Остоженки. Сил моих нет. Рабочий день кончился полчаса назад. Я первый раз поела за сегодня. Сначала – на склад, потом к гипсовикам, и ещё Остоженка. Подо мной ног нет!
– Ты по-быстрому. Это, кажется, на нашей ветке метро. Я табличку распечатала, внесёшь замечания, и всё. Ну, Лизок!
Русалки – они такие, где сядут, там не слезут.
* * *
Необходимость вписывать в табличку замечания по ремонту Евгения говорила о том, что ремонт закончен. Свершилось! Света, вернувшаяся от него позавчера с резким запахом валокордина, сказала, что мебель встала хорошо, портьеры висят отлично, ни на одной люстре не треснул плафон. И даже ковры, которые возили ему на примерку восемь раз, лежат как доктор прописал.
Отправляясь к Евгению, я успокаивала себя Светиными словами, слабо надеясь на чудо: вдруг он не будет сводить с нами счёты за хорошо стоящую мебель и отлично висящие шторы? Вдруг просто ткнёт пальцем в пару пятен, оставленных на стене непереобувшейся с улицы мухой? Вдруг.
* * *
Суровая дама в окне консьержской окатила меня ледяной волной презрения, зато перед пышной блондинкой в розовых трениках и с трясущейся лысой собачкой расплылась пломбиром на солнышке.
Когда я пришла, заказчик уже был слегка подшофе. А в оставшееся время догнался из бутылки с энергично шагающим господином на этикетке до «положения риз», как выражался муж Аполинэр. Бутылка стремительно опустела.
– Лизочка, давайте выпьем за мой ремонт. Он мне всю душу выел, весь ум прогрыз! Пусть он уже кончится.
Я бы возразила, что он сильно преувеличивает роль ремонта в повреждении его астрального и ментального тел, но с Евгением и с трезвым-то говорить можно лишь под наркозом. Или под угрозой увольнения. А вот за «кончится» выпить стоило. Но, опять же, не с ним.
Пока я фиксировала несуществующие ошибки строителей и архитектора, он ходил кругами, прикладываясь к здоровенному стакану, и смотрел двусмысленным взглядом. Хотелось побыстрее убраться с линии огня.
– И, кстати, окно не открывается, – заявил он и опрокинул себе в лицо лёд из стакана в попытке выцедить последние капли.
С трудом дотянувшись до оконной ручки через придвинутую к подоконнику консоль, я… почувствовала руки на бёдрах. И не только руки.
