Он снова тихо рассмеялся.
– А вспомнил я, как он выпорол меня в последний раз.
– Это весело? – спросила я. – Джейми, тебе когда-нибудь говорили, что у тебя очень специфическое чувство юмора?
Я попыталась отыскать под одеялом его руку, но отказалась от этой затеи. Джейми принялся гладить меня по спине, я теснее прильнула и чуть не замурлыкала от удовольствия.
– А твой дядя порол тебя, когда ты этого заслуживала? – поинтересовался Джейми.
– О боже, конечно нет! Он пришел бы в ужас от одной этой мысли. Дядя Лэм не верил в пользу телесных наказаний, он полагал, что с детьми, как и со взрослыми, можно договориться на словах.
Джейми издал типичный горловой шотландский звук, означавший, что ему смешно подобное предположение.
– Без сомнения, это объясняет недостатки твоего характера, – сообщил он и шлепнул меня по заду. – В детстве тебе, очевидно, недоставало дисциплины.
– И какие же недостатки ты видишь в моем характере? – спросила я.
В свете луны мне была хорошо видна его усмешка.
– Хочешь, чтобы я назвал все?
– Нет. – Я пнула его локтем под ребро. – Расскажи о последнем наказании. Сколько тебе тогда было?
– Лет тринадцать, может, четырнадцать. Тощий, длинный и в прыщах. Даже не помню, за что мне задали. Вообще-то, чаще меня пороли не за то, что я сделал, а за то, что наговорил. Помню лишь, как оба мы бурлили от бешенства. В таких случаях отец порол меня с охотой и удовольствием.
Джейми привлек меня поближе и положил на свое плечо. Я погладила его плоский живот и пощекотала пупок.
– Довольно, щекотно. Ты будешь слушать или нет?
– Разумеется, буду. А что мы станем делать, если у нас будут дети, – убеждать или бить?
Сердце екнуло, хотя до той поры не имелось никаких оснований считать, что этот вопрос когда-нибудь перестанет быть отвлеченным. Джейми накрыл мою руку своей, удерживая на своем животе.
– Все весьма просто. Ты будешь их убеждать, а когда потерпишь поражение, за дело возьмусь я.
– Я думала, ты любишь детей.
– Люблю. И мой отец меня любил, когда я не вел себя как кретин. И любил меня, когда приходилось вышибать из меня дурь, если я вел себя как кретин.
Я перевернулась на живот.
– Хорошо, расскажи о последней порке.
Джейми сел, взбил подушки, чтобы спине было удобнее, и опять лег, закинув руки за голову.
– Он отправил меня к изгороди, как это делал всегда, чтобы я, дожидаясь его, как следует почувствовал страх и раскаяние, но в тот раз он так разъярился, что пошел за мной сразу же. Я перевесился через перекладину, а когда отец принялся меня бить, сжал зубы и решил, что не издам ни звука – ни за что не покажу, как мне больно. До того крепко схватил пальцами ограду, что на ней остались следы от ногтей, а мое лицо, я понимал, стало красным от сдерживаемых криков.
