– М-м-м. Наутро после того, как мать Тиб застала нас, я проснулся на рассвете. Она мне снилась – Тиб, конечно, не ее мамаша, – и я даже не удивился, когда почувствовал на своем члене руку. Но удивительно не это: рука оказалась не моя.
– И, конечно, не Тибби?
– Конечно. Это была рука ее отца.
– Дугала! Но как же…
– Я вытаращился на него, он с улыбкой со мной поздоровался. Затем уселся на постель, и мы с ним славно поболтали – дядя с племянником, приемный отец с приемным сыном. Он рассказал, как он рад, что я живу у него, – ведь сына у него нет, и все такое прочее. И как вся его семья ко мне расположена. И как ему ненавистна сама мысль, что можно воспользоваться прекрасными, невинными чувствами, которые его дочери питают ко мне, в дурных целях, но он, разумеется, совершенно уверен, что может положиться на меня как на собственного сына, и рад этому. Он говорил и говорил, а я лежал и слушал, и все это время одну руку он держал на своем кинжале, а другую – на моей мошонке. Я говорил лишь «да, дядюшка», «нет, дядюшка», – а когда он ушел, закутался в одеяло, уснул и видел во сне свиней. И с той поры не целовал девиц, пока мне не сравнялось шестнадцать и я не приехал в Леох.
Волосы Джейми были собраны на затылке в хвост, перетянутый кожаным шнурком, но голова, как всегда, была обрамлена короной из коротких кудрей, отливавшей в прозрачном, чистом воздухе рыжим и золотым. За время нашего путешествия из Леоха лицо Джейми покрылось бронзовым загаром, и весь он напоминал осенний лист, весело кружащий по ветру.
– А как это случилось у тебя, моя прекрасная англичаночка? – с улыбкой спросил он. – Юноши падали к твоим стопам, охваченные страстью, или ты была скромной недотрогой?
– У меня это случилось раньше, чем у тебя, – сказала я. – Мне было восемь.
– Иезавель! Кто же этот счастливец?
– Сын переводчика. В Египте. Ему было девять.
– В таком случае тебя не в чем винить. Тебя соблазнил мужчина старше. Да еще проклятый язычник.
Впереди возникла красивая, словно на картинке, мельница: оштукатуренная желтым стена увита темно-красным виноградом, ставни, некогда покрашенные в зеленый, а теперь весьма выцветшие, раскрыта навстречу дню. В мельничный пруд под недвижимое колесо весело и громко стекала через шлюз вода. По пруду плавали дикие утки, отдыхавшие по пути на юг.
– Посмотри-ка, – заметила я, остановившись на вершине холма и придержав Джейми. – Как же это красиво!
– Если бы колесо у мельницы крутилось, было бы еще красивее, – сухо возразил он. Затем глянул на меня, улыбнулся и добавил: – Ты права, англичаночка. Здесь очень красиво. Я любил тут плавать – за поворотом река разливается очень широко.
