Церковь Большого Вознесения
Отпевание Филиппа Романова собрало весь глянцевый бомонд Москвы — главные редакторы, редакторы моды, фотографы, визажисты, пиарщики брендов, дизайнеры, известные тусовщики, светские хроникеры. В толпе даже мелькал знаменитый фотограф «Коммерсанта» Валерий Левитин — рыжий, лысый и бородатый. Впрочем, он, как всегда, выглядел обманутым — дескать, опять позвали занятого человека на всякую херню. Зато Алехин был необыкновенно величествен — бледный, с идеально уложенными волосами, он стоял в изголовьи полированного гроба в черном приталенном пальто. В руках, затянутых в черные перчатки телячей кожи, он держал большой букет белых орхидей — любимых цветов Филиппа.
Церемониальная скорбь — как это предписано красивым голливудским кино о смерти богатых и знаменитых, — так решили все, кто не видел красных воспаленных глаз, скрытых большими черными очками. Алехин плакал. Он опять и опять вспоминал Филиппа и утро того проклятого дня, и испытывал гнетущее чувство вины. «Филипп подцепил какого-то маньяка», — повторял себе Алехин, но это заклинание уже не действовало на его аналитические мозги. С недавних пор ему стало казаться, что все проще и одновременно сложнее.
Когда служба окончилась и Кен направился к своему белому «Мазерати», его окликнул молодой симпатичный мужчина.
— Следователь прокураторы Липатов, — представился он. — Иннокентий Александрович, нам надо поговорить. Вы собираетесь на кладбище?
— По правде сказать, нет. Это срочно? Я нездоров.
— Как вам сказать… зверски убили вашего сотрудника и, насколько я понимаю, близкого друга.
— Бывают незверские убийства?
— Иннокентий Александрович, коньяк вам пойдет на пользу. Давайте сядем в вашу машину и заедем в какое-нибудь кафе, я обещаю, что отниму у вас не более тридцати минут.
— Коньяк-маньяк, — поймал Алехин понятную только ему рифму. — Хорошо… простите, я не расслышал вашего имени.
— Антон Борисович.
— Может, обойдемся без отчеств?
— Не вопрос.
Водитель, стриженный бобриком — как это, впрочем, принято среди водителей, — открыл тяжелую дверцу «Мазерати». Алехин уступил место своему навязчивому спутнику, а сам обошел машину и сел с другой стороны.
— Степа, включи похолоднее, пожалуйста, — попросил он. Алехин терпеть не мог натопленные помещения и предпочитал холод, полагая, что это лучше для головы. — Г-н Липатов, может, мы ограничимся разговором в машине?
— Иннокентий, я бы предпочел более спокойную обстановку, — сказал Липатов, показывая глазами на затылок водителя. — Меня зовут Антон.
