А.И. Миллер подчеркивает, что профессиональная история возникла в начале XIX столетия именно как часть предприятия по строительству наций и во многом такой остается [Миллер, 2008, с. 134]. Общественное сознание становится предметом государственной заботы и зачистки, объединяя практики «народного» просвещения и цензуры. Не случайно первый профессиональный историк в России Н.М. Карамзин получил титул государственного историографа, а А.С. Пушкин получил возможность работы в архивах и написания исторических сочинений только с высочайшего дозволения. Во Франции либеральные историки Огюстен Тьерри и его брат Амадей, Франсуа Гизо, позже Жюль Мишле, Эдгар Кинэ, Адольф Тьер писали историю французской нации, понимая ее как историю государства или историю успехов третьего сословия, причем некоторые из них занимали государственные должности, а последний несколько раз занимал пост премьер-министра.
Переход в середине XIX века к университетской исторической науке не сильно изменил ситуацию. Государство стремилось оказывать идеологическое влияние через уставы университетов и всевозможные «инструкции» и «правила». Уже Цензурным уставом 1826 г. цензорам вменялось в обязанность при рассмотрении исторических произведений обращать внимание на нравственные и политические цели. Согласно уставу «всякое историческое сочинение, в котором посягатели на законную власть, приявшие справедливое по делам наказание, представляются как жертвы общественного блага, заслужившие лучшую участь» [Жирков, с. 29] должно было быть запрещено. Правительство использовало историческую университетскую науку для укрепления государственных устоев, например, для легитимации теории «официальной народности», в идеологической борьбе вокруг подготовки и проведении реформ и в вопросах внешней политики [Удалов, с. 131–165]. В 1850 г. Министерство народного просвещение предписало ректорам и деканам при рассмотрении диссертаций отслеживать их содержание и не допускать к защите положений, противоречащих национальной самодержавной идеологии, а по университетским уставам 1863 г. и 1884 г. разрешались только те научные сообщества внутри университета, цели которых отвечали государственным интересам и не включали рассмотрение общественно-политических вопросов [Чесноков, с. 18–38]. В Европе историческая наука также была поставлена на службу государственным интересам [Терехов], что показывает включенность России в общемировые процессы, происходящие в гуманитарной сфере.
