Теперь почти все в цирке знали, как я выгляжу, и шансы пробраться незамеченным равнялись нулю. Поэтому я встретился с Олли за клетками со слонами, стоявшими у старой кирпичной стены. Когда я пришёл, она сидела на повозке, гружённой сеном. В руках у неё была масляная лампа.
– Ну что? Как Туман? – без лишних предисловий спросил я. – По-прежнему злится?
Олли покачала головой и спрыгнула с повозки.
– Хуже.
– Что может быть хуже? – встревоженно спросил я, пока мы шли мимо слонов, привязанных к столбам. Они были такими огромными, что легко бы убили меня одним ударом ноги. Но они даже не обратили на нас внимания, продолжая лениво отмахиваться хвостами от насекомых.
– Увидишь, – мрачно ответила Олли.
Оказавшись у зверинца, Олли, как всегда, осталась караулить у входа, а я отодвинул штору и вбежал внутрь.
Я был готов ко всему. Ожидал увидеть разъярённого волка. Волка, желавшего убить меня. Волка, полного ненависти к человеку.
Но передо мной было животное, отказавшееся от борьбы. Признавшее поражение. Сдавшееся. Тень дикого зверя, которого я видел всего пару дней назад.
Туман лежал неподвижно. Его глаза были открыты, но казалось, он ни на что не смотрит.
Ожог на боку зажил. Но, видимо, люди нанесли ему другую, невидимую рану, залечить которую гораздо сложнее.
Когда я приблизился, волк лишь бросил на меня пустой взгляд.
Олли подошла к нам.
– Он такой уже два дня. Отказывается есть и выходить из клетки. Парсону и Хираму приходится выносить его, но даже так он не двигается.
– Туман… – прошептал я.
– Смит и Спэрроу нервничают, – добавила Олли. – До дебюта Тумана осталось пять дней. Если Парсону и Хираму не удастся выдрессировать его…
– Знаю, – перебил я. – Туман будет бесполезным животным.
Мы оба понимали, что это значит.
Неожиданно снаружи раздался чей-то голос:
– Я сказал этому бездельнику Парсону, что у него осталось три дня…
– Три дня – слишком много, – возражал другой голос. – Он столько недель валял дурака…
Олли, побледнев, схватила меня за руку.
– Смит и Спэрроу! Быстрее, прячься.
Она потушила лампу и потащила меня к ящикам. Едва мы спрятались, как хозяева цирка вошли в зверинец.
Среди всех неприятных типов, которых мне довелось встретить за тринадцать лет жизни (уж поверьте, список немаленький), Смит и Спэрроу, несомненно, заняли бы первые места. Обоим было около пятидесяти, оба одевались ярко и безвкусно, как все слишком быстро разбогатевшие люди.
Смит, приземистый мужчина с рыжеватыми волосами, прилизанными жиром и собранными в хвост, носил хвастливый цилиндр из фиолетового атласа, длинный сюртук с полами, похожими на хвост ласточки, и ярко-зелёный шейный платок. Спэрроу ростом вышел чуть повыше компаньона, но стройностью тоже не отличался. Он был лысым, тяжёлые веки нависали над глазами. Он носил десяток карманных часов с золотыми цепочками и нелепый платок из жёлтого шёлка в красный горошек. У обоих в руках были трости из тёмного дерева с серебряными набалдашниками, украшенными камнями.
