Кто бы видел ее сейчас, непременно заметил бы: округлое лицо бабы пылает от здорового румянца, помолодело, шаг выровнялся, легкий, и вся-вся она в том восторженном состоянии, какое выпадает человеку в его светлый миг жизни.
«Батюшка родный, а что же это я о горячем для гостей ничего не вспомнила? — укорила себя Анна. — Ведь Тамаре, после таких материнских трудов, поправляться да поправляться нужно… Петушка зарублю. Или — двух. И сварю им лапшички».
Вот и привела тропа к родному гнезду. Сперва показался огород — с яблонями, вишеньем и кустами смородины по левую сторону, с грядками и двумя тепличками по правую сторону, где разместился всякий нужный к крестьянскому столу овощ.
Ее никто не встретил, а она не удивилась этому: уже привыкла. А бывало… Бывало, калитку перед нею в огород распахивали либо Сима, либо Генка, либо младшенький Коляна и бросались к ней, а она привлекала их к себе, прижималась щекой к теплой щеке встречавшего и гладила по голове, по плечам, по спине, задавала какой-нибудь вопрос, отвечала сама на ребячий вопрос; и этого ей было вполне достаточно, чтобы сразу почувствовать себя дома, где ты так нужен семье, где ты — основа основ всей бывшей, настоящей и будущей жизни.
Краешком глаза она заметила вдруг, что наружу выбилась ветка малины с круглыми крупными шапочками сладко-душистых ягод. Она удивилась, что их никто не обобрал, и не решилась тронуть ни единой ягодки, оставила для гостей.
Анна вошла в огород. В их деревне ни у кого нет отдельно сада и отдельно огорода: тут же яблони и вишни в одной половине, а в углу или сзади грядка со свеклой, морковью, клубникой. Она накинула на столбик и планку дверцы алюминиевое колечко и на миг задержалась глазами на этом простом, согнутом из податливых проволок и обмотанном поверху для прочности медной струной колечке. Когда-то дверку со столбиком держала веревочная разлохмаченная петля, колечко Генка свил, оплел и в ее присутствии надел: «Так, мам, лучше будет».
Когда это было?.. Вспомнила: сразу после той страшной грозы.
День тогда распахнулся широко, неоглядно; жарко, неистово полыхало солнце, даже куры от такого пекла скрылись в холодок, лишь ласточки резвились в небе; она пропалывала грядку лука, пошвыривая сорняки в корзину; за сараем в песке гомонили ребятишки, их голосочки желанно, сладко покалывали ее сердце; потом все стихло: наверное, купаться побежали; теперь она не боялась реки — дети покорили ключевую, плескуче-струистую Покшу; плавают резво, смело, как окуни. И ведь никто не учил. Сами по себе, глядя на других, наловчились.
