Боже, как она скучала по маме. Она скучала по запаху земли, шалфея и всего, что связано с любовью. Она скучала по еде, которую выращивала мама. Скучала по тому, как разливала воск, когда сидела и работала с банками. Ее мама, возможно, и не разговаривала с ней, но Корвина ни разу не усомнилась в любви между ними. Ей этого не хватало.
— Мне жаль, — глубокий, хриплый голос мягко успокоил острые углы внутри нее.
Она посмотрела в окно, быстро моргая, ее нос подергивался от желания заплакать.
— Что насчет твоего отца? Он тоже жив?
Она вдохнула свежий воздух.
— Он умер, когда мне был год.
— Господи.
Корвина покачала головой в ответ на его ругательство, нуждаясь в отвлечении.
— А что насчет тебя? Как ты здесь оказался?
Еще один поворот.
— Наверное, так большинство студентов попадают в Веренмор, — тихо сказал он. — Я вырос в доме для мальчиков и был усыновлен в подростковом возрасте стариком, у которого не было другой семьи. Это он научил меня играть на пианино. Я приехал сюда после того, как он скончался в мой восемнадцатый день рождения.
Это самое большее, что она слышала от него о себе, и, хотя он произнес это ровным тоном, она почувствовала, как внутри него что-то вспенилось. Он много говорил, но что-то скрывал. Не раздумывая, она коснулась его плеча и сжала, ощущая теплую, твердую плоть под своей ладонью, маленькие искры электричества заставили ее руку покалывать.
— Мне очень жаль, — искренне произнесла она.
Его хватка на руле усилилась, когда он кивнул ей, и Корвина отдернула руку.
Желая поднять навалившееся на них тяжелое настроение, она задала вопрос, который давно хотела задать.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать восемь. А что?
— Седина в твоих волосах.
Это горячо.
— У меня всегда были преждевременные седые волосы, — ответил он ей, умело управляя автомобилем за очередным поворотом. — Никогда не понимал, почему кто-то ожидал, что я скрою это.
— Это идет тебе, — она сказала ему. — Особенно с твоими глазами.
Эти глаза безмолвно скользнули по ней.
После этого они ехали в полной тишине, Корвина смотрела в окно и наслаждалась ветром вокруг нее, он ехал по дорогам и обдумывал свои собственные мысли. Через несколько мгновений он поиграл с музыкальным прибором, и послышались тяжелые струны гитары. Корвина слушала музыку и улыбалась, впервые за долгое время не одна в пространстве, где ее тело и разум были в мире, с самым невероятным из мужчин.
Часы летели вместе с музыкой между ними, прерываемой случайными легкими разговорами. Он не задал ей ни одного серьезного вопроса, и она тоже, ее мысли были заняты письмом, которое она должна была отправить матери на день рождения. Ее мама, возможно, мало что помнила, но это единственный день, который она никогда не забывала. Каждый год в день своего рождения она ждала контакта с Корвиной, хотя ее врачи говорили, что она не хочет, чтобы ее дочь навещала ее.
