Одну ступенька.
Две ступеньки.
Три ступеньки.
Четыре.
Пять.
Каменная лестница закончилась, окутанная темнотой, нависшей внутри замка, и началась металлическая винтовая лестница. Она поднялась наверх.
На шесть ступенек.
Она считала, поднимаясь все выше и выше, пока не достигла вершины башни. Маленькое окошко на стене лестницы показывало маленький полумесяц в небе и бесконечную темноту под замком. Мелодия доносилась прямо из-за тяжелой деревянной двери перед ней. Это было что-то вроде чердака на вершине башни. Дверь закрыта, но не полностью.
Поднимаясь по последним ступенькам, она замялась, не желая, чтобы кто-то на другой стороне знал, что она там, и прекратил играть. Закусив губу, она молча на цыпочках подошла к приоткрытой двери и заглянула внутрь.
Парень, нет, мужчина, сидел перед большим темным деревянным пианино, и ей был виден только его боковой профиль. Отодвинув свечу за дверь, укрываясь в тени, она наблюдала за ним в лунном свете.
Он сидел в полутьме, одетый во все черное, рукава его свитера задрались до предплечий, глаза были закрыты, когда он наклонился вперед, линия его челюсти была квадратной и с щетиной, прядь темных волос падала вперед.
Он был... великолепен.
Прекрасен в том смысле, в каком была прекрасна боль, потому что она сжимала грудь и заставляла что-то внутреннее оживать в животе и принуждала кровь закипеть в венах. Прекрасен в том смысле, в каком она представляла себе темную магию, потому что она искривляла воздух вокруг себя, искажала разум и подавляла чувства. Призрак, каким могут быть только очень немногие живые существа, потому что он посылал дрожь по спине, скрывался в темноте и питался энергией вокруг.
Корвина зачарованно наблюдала, как его пальцы летали по клавишам, не открывая глаз, и навязчивая мелодия страдания плыла между ними, соединяя их в их плаче.
Он существовал где-то между черным и белым, играя; и она хотела существовать в этом подпространстве вместе с ними в этот момент, видеть то, что видел он, слышать то, что слышал он, чувствовать то, что чувствовал он. Что-то внутри нее сжалось, разжалось, снова сжалось, пока она смотрела на него, желание прикоснуться к нему и посмотреть, настоящий ли он, заставило ее ладони зачесаться. Он должен быть настоящим. Она не могла вообразить его. Или могла?
Музыка резко оборвалась, когда его глаза распахнулись.
