– Если не ошибаюсь, вам была нужна консультация, – кивнул писатель, – причем трудно сказать, была ли она литературного или в большей степени психологического характера.
– Если честно, я и сам не очень понял, – признался Лунин.
– Но ведь та история благополучно завершилась. Не думаю, что в этом есть моя заслуга, но миссию свою вы благополучно выполнили, Смотрова арестовали.
– А моя миссия была в том, чтобы арестовать Смотрова?
Вопрос прозвучал неожиданно громко. Короленко вздрогнул и, как показалось Лунину, с испугом взглянул на своего собеседника.
– Я имел в виду, что вы арестовали преступника. Такая формулировка вас устроит?
– Преступника я, быть может, и арестовал. Вот только некоторое время назад вся эта история начала повторяться. За последние пару месяцев убиты три женщины, причем характер преступлений полностью копирует убийства, произошедшие в прошлом году.
– Вот как. – Иван Андреевич уже успел взять себя в руки, и теперь голос его звучал достаточно спокойно. – Как же такое возможно?
– Мне тоже это очень интересно, – уже чуть тише произнес Илья. – Иван Андреевич, не хочу вас обидеть, но мне почему-то кажется, что тогда, в мой прошлый приезд, вы были со мной не до конца откровенны.
– Илья Олегович, дорогой, – Короленко улыбнулся, но улыбка отчего-то показалась Илье слишком грустной, – откровенность – это очень опасная штука. Она чем-то напоминает хорошо заточенный нож, который вы держите острием к себе. Одно неловкое движение – и вы вскроете собственный живот, а потом будете лежать весь в крови и вывалившихся наружу кишках. Вас мало утешит то, что кто-то из перешагнувших через ваш труп людей скажет: смотрите, он был до конца откровенен!
Возразить Илье было нечего. Тягаться в образности выражений со знаменитым писателем не имело никакого смысла, попытаться заставить Короленко говорить правду Илья тоже не мог, да и не был уверен в том, что Иван Андреевич эту самую правду знает.
– Когда вы вышли из калитки, то не были очень удивлены, увидев меня. – Илья пристально вглядывался в темноту, но все, что он мог увидеть, лишь размытое бледное пятно с двумя черными впадинами глазниц. – Мне даже кажется, что вы ждали моего приезда.
– Кажется, – усмехнулся писатель, – главное слово во всем, что вы мне говорите, это «кажется». А ведь в темноте может показаться все, что угодно. Давайте сделаем так, отложим наш разговор до утра. Приходите ко мне часиков в девять, а лучше в десять. Может быть, я и смогу ответить на некоторые ваши вопросы. Вам ведь есть где переночевать?
