— Сердце поменяло приоритеты: понял, что самое главное — мой человек. И любовь. Спасибо, что вовремя опомнилось, не допустило сценария «слишком поздно», хоть я и опоздал.
Ева молчит, потому что соглашается: да, я опоздал с совестью, долгом и любовью. Но спасение моё заключается в Евиной любви — её так много, что ей даже не пришлось искать в себе силы простить, для неё это было не задачей, а средством выживания — либо отпустит мои грехи и позволит себя любить, либо погибнет.
И вот я безбожно пользуюсь её не то силой, не то слабостью, но парадокс в том, что в этом неизбежном прощении оказалась спрятана благость и счастье для нас обоих. И не только это, ещё — жизнь троих наших детей, дом наш, наполненный теплом и светом, уютом нашей любви.
— Ты опоздал, но давно всё исправил! Ты вылечил меня… и не один раз. Заставил подняться, поставил на ноги и долгих три года придерживал, чтобы не упала. А в конце дал мне самое действующее лекарство — наших детей. И я знаю, какую цену ты заплатил за моё лечение. Редко у кого есть, чем платить, а у тебя было. Когда ты сказал, что всё исправишь, я не поверила, а ты сделал меня матерью, и заставляешь чувствовать себя женщиной — красивой, желанной, любимой. Ты делаешь это каждый день, каждую минуту, когда мы вместе, но и когда тебя нет рядом, ты оставляешь столько тепла и любви, что мне хватает до следующего твоего появления. Ты совершил невозможное, ты смог, а знаешь, почему? Потому что настоящая любовь, она справится со всем! Даже с невозможным! Ты — Мужчина, мой мужчина. Ошибающийся, но умеющий исправлять, причём ошибки нас обоих! Я люблю тебя, а ты?
А я…
— А я живу тобой и твоими улыбками, радостью твоей живу. Закрываю глаза и вижу тебя, открываю и ищу ими тебя. Я дышу рядом с тобой, и делаю это полной грудью. Похоже это на любовь?
— Наверное… — улыбается, и точно такую же улыбку я видел только что во сне. — Дамиен… Мой Дааа-мии-еен!
— Люблю тебя, моя Ева-а-а! Мой Опиум…
Мы долго стоим в обнимку, и внезапно я вспоминаю:
— Ты детей забрала из школы?
— Нет, ждала, пока ты напомнишь!
Я легонько щипаю её за задницу, чтобы не дерзила:
— А почему так тихо?
— Они во дворе, там снег выпал.
— Снег?! Солнце же было с утра!
— Было да сплыло, пока ты спал, набежали тучи и обрушились Рождественским снегопадом почти за полтора месяца до Рождества. Дети в шоке и шоколаде, — улыбается, поглаживая мою голую ягодицу.
Я рвусь к окну, чтобы взглянуть на небывалое — снег в ноябре. Распахиваю шторы, и точно: воздух перестал быть просто воздухом, теперь он — вуаль из больших пушистых хлопьев, настолько обильных, что за те пару часов, пока я был в отключке, моя лужайка перед домом стала совершенно белой, как и уродливая ёлка из Home Depot, как и высоченные благородные ели соседей, как крыши домов, как лента дороги, ведущей на трассу до Уистлера. Я приоткрываю окно, чтобы впустить зиму в нашу спальню и высунуть свою голову в поисках детей.
