Чёрт, мне сорок, а дыхание перехватывает так, будто четырнадцать, и женщина раздевается передо мной впервые. Мои руки тянутся сами собой, притягивают её живот к губам, и я целую жадно, исступленно — изголодался, истосковался, соскучился.
— Ты хочешь убить меня, женщина? — шепчу в её живот, целуя шрам — всегда начинаю с него. — Я три недели без интима!
Привычно резким и почти неосознанным жестом укладываю Еву на простыни, не отрываясь от её живота, скольжу языком по коже, поднимаюсь к татуировке, ласкаю это место, сходя с ума от кайфа, переключаюсь на грудь и слышу томный протяжный:
— Умм…
И от этого «Умм» ещё больше крови приливает к тому самому месту, где и без того уже скоро лопнет кожа. И добивает меня растапливающе протяжным:
— Дааамиееен…
Чёрт, я, кажется, сейчас вот-вот сойду с ума…
Открываю глаза, чтобы встретиться с лукавым тёмным взглядом, и вдруг решаю отыграться: отправляю свою руку к её бёдрам, скольжу ладонью между ними, и она раздвигает их шире, но не для того, чтобы облегчить мой путь — знает, что этот простой жест делает со мной. А у меня в голове, душе, сердце — вихри желания, любви, восхищения и преданности.
— Господи, Дамиен, видел бы ты себя сейчас! Сумасшедший!
— Да, я схожу по тебе с ума, причём давно — с восьми своих лет. И чем старше становлюсь, тем крепче помутнение моего рассудка.
— Твои зрачки огромны…эти чёрные дыры, затягивают меня!
Да, это так, я не просто возбуждён, я, чёрт возьми, озверел от желания, но и она не лучше — такая же одержимая, как и я. Мы оба одержимы друг другом.
Я не отрываю своего взгляда от её глаз, хочу видеть в них всё, что творю, на что способна моя ласкающая рука, пальцы, знающие её, как никто другой. Ева готова, причём с самого начала — похоже, она действительно изрядно соскучилась: моим пальцам не просто влажно, они скользят, заставляя меня дышать чаще и всматриваться в её чёрные в это мгновение глаза.
Ева отрывает от моего лица ладонь и кладёт мне на пресс, медленно опускает её ниже, прощупывая пальцами каждую мышцу. Задерживается у основания, и мы оба не дышим в ожидании, всё так же глядя друг другу в глаза. И в тот момент, когда нежные касания, невесомые, как крылья бабочки, ласкают моё самое чувствительное и неспокойное место, мои веки закрываются, отправляя сознание в безмолвное плавание по реке вожделения. Ласки становятся более ощутимыми, проворными, даже настойчивыми, и моя выдержка сдаётся, позволяя вырваться собственному странно грозному:
