Жан поднимает бровь, пристально вглядывается в моё лицо и, сложив на груди руки, восклицает:
— Сын? Не ожидал. Значит, Вы ещё и мать?
— И даже целых два раза мать. У меня и дочь есть.
На его лице как будто шок, и мне очень даже интересно, какое дело этому типу до моего потомства?
— Это дети Алекса? — спрашивает.
— А Вам не кажется, что это слегка не Ваше дело? — замечаю, сгладив свой хамский выпад улыбкой.
Разворачиваюсь и направляюсь вдоль берега в сторону только что уснувшего солнца. Жан не отстаёт:
— Значит не его. И живут не с вами.
— Почему же? Как раз, с нами. Мои дети не могут жить отдельно от меня. Это ведь мои дети! Посмотрите, какая красота! — восхищаюсь розово-золотым, словно на картине Монэ, небом, зеркально отражающемся в спокойной глади моря.
— Да, действительно, необычно красиво, — соглашается Жан. И в это мгновение я вижу абсолютную искренность и незащищённость: он словно сбросил всё своё обмундирование, откинул все маски, и на смену холодности пришло настоящее живое тепло.
Он привлекателен, очень. Даже красив, хоть и не так, как Алекс, но совершенно иначе, по-своему. Он сам пример того, о чём накануне меня толковал: хочешь увидеть привлекательность — подойди ближе, а если сможешь завоевать внимание, завладеть искренностью, поразишься неожиданно открывшейся красоте.
Жан чувствует мой взгляд и вздрагивает так, будто его током ударили, будто ужаснулся своему внезапному обнажению передо мной, и на мгновение я вижу несчастного, одинокого человека. Вскоре его стальная маска возвращается, но делает это медленно, будто нехотя, хоть и неумолимо.
Бельгиец неотрывно смотрит в мои глаза, а я бессовестно пытаюсь его прочесть. Он необъяснимо мне интересен своей чёрствостью, холодностью, явно поддельной грубостью, привычной, но неискренней резкостью. Там, глубоко внутри, сидит кто-то другой, и этот кто-то, похоже, вполне хороший. Когда маска, наконец, окончательно сливается с его лицом, я решаю попытаться сдвинуть её снова:
— Мне показалось, или пару мгновений назад я имела удачу увидеть Вас настоящего?
Его глаза распахиваются шире, темнеют, становятся неистовыми и… человеческими, такими, которые умеют отражать чувства, желания, эмоции.
Внезапно Жан резко переводит свой взгляд за мою спину, затем, так и не ответив на мой провокационный вопрос, разворачивается и быстрым шагом улепётывает в сторону отеля.
Я успеваю на себя разозлиться за бестактность, как вдруг слышу знакомый голос:
