Я просыпаюсь на закате. Красное золото разливается на белом матовом полу холла, а в спальне полумрак — окна наглухо закрыты. Алекс босой, но одетый в футболку и джинсы, сидит рядом. Его сосредоточенное лицо освещено тусклым светом экрана ноутбука, сам он собран, серьёзен и что-то усердно правит, оставляя длинные комментарии в примечаниях к документу. Сравнивает графики и значения ячеек таблиц отчёта с аналогичными данными на сайте своей компании, то хмурится и задумчиво трёт подбородок, то вдруг его пальцы начинают летать по клавиатуре.
И я любуюсь. Красота во всём: в каждой линии, изгибе, оттенке, в любом, даже самом простом жесте. Длинная чёрная чёлка, игриво поджимая свои концы, небрежно закрывает лоб и немного глаза, мешая видеть. Каким-то совершенно неосознанным, а потому нелепым детским жестом Алекс приподнимает её, чтобы не мешала, старается закинуть назад, но она, упрямая, прядь за прядью, лениво сползает обратно. И вот такой — взъерошенный, не приглаженный и домашний — он желаннее всего. Для меня.
Я поражаюсь диапазону метаморфоз, на которые способен этот человек. Если верить словам Марка и тем крохам «делового Алекса», которые я уже успела засвидетельствовать, в бизнесе этот парень монстр. Он неудержим, безжалостен и опасен, его уважают, с его мнением считаются, доверяют и предпочитают дружить, нежели враждовать. Он поглощает компании и инвестирует немыслимые средства в социальные проекты, не сулящие ему никакой прибыли, кроме чувства выполненного по отношению к планете долга. Он был и остаётся повёрнутым на экологии.
И это необыкновенно обволакивающе мягкий и уязвимый человек, кода дело касается семьи. Алекс — открытая незажившая рана с тех самых пор, как погибли его родители и сёстры. И он живёт, раненый, чего-то ищет, чего-то ждёт.
Густые, по-девичьи загнутые кверху ресницы, кажущиеся ещё более длинными в игре света и тени, почти не шевелятся — так пристален его взгляд. Взгляд, направленный на меня.
Если бы я была художником, обязательно начала бы с губ — самой трепетной и волнующей детали этого эдемски красивого лица. Я вывела бы их нежные контуры, а потом билась бы над цветом в поисках неповторимого розового оттенка, но, скорее всего, так бы и не нашла. Его верхняя губа едва заметно вздёрнута кверху, а нижняя терзает желанием сжать её полноту и мягкость зубами, чтобы не столько от боли, сколько от волны вожделения он тихонько застонал. Можно ли передать красками и линиями женственный бантик, в который складываются его губы, когда он злится или нервничает, как трогательно они растягиваются в улыбке, как жёстко, до белых разливов на коже его зубы закусывают нижнюю, когда у него что-то не получается?
