— Тебе не нравится, что ко мне… прикасаются другие женщины? — произносит так тихо, будто сам боится своего вопроса.
— Сам дошёл? — рявкаю так резко, что он аж вздрагивает.
— Нет, мне Марк сказал, — облизывает губы, — что тебя раздражает, когда ко мне прикасаются. Но это не Марк должен был сказать, а ты! Ты должна была сразу же мне всё сказать! — в его голосе и взгляде как будто обида. — Я не понимаю… этих вещей. Знаю, я немного покалеченный в плане нравственности, но всё ведь можно исправить, так? Ответь что-нибудь! Не молчи! — снова шепчет.
Мгновение его рука неосознанно тянется к моему бедру, но он тут же её отдёргивает. Я в ужасе. Недоумеваю, что творится в его душе, если он из уверенного, смелого, а в сегодняшнем конкурсе даже местами и дерзкого Александра Соболева вдруг превратился в раненого зверя. Я ведь ничего такого не сказала ему! И не сделала!
— Жаловаться на очевидные вещи — это унижаться ещё больше.
— Нет! — опять шёпотом. — Не может быть унижения между близкими людьми! Если один ошибается, второй должен сказать ему об этом, не держать в себе и не ждать, пока всё развалится!
В его глазах боль, и я, наконец, понимаю природу его страха.
— А ты не пробовал примерить свои манёвры на себя?
Он ловит каждое моё слово. Так жадно и так сосредоточенно меня никто и никогда ещё не слушал.
— В следующий раз, прежде чем кого-то поцеловать у меня на глазах, представь, что это делаю я, а ты смотришь. Прочувствуй момент и расставь приоритеты правильно.
Он слышит в тоне и тембре моего голоса, видит во взгляде прощение. Несколько секунд продолжает смотреть в глаза, затем приоткрывает немного губы, едва заметно запрокидывает голову, словно расслабляясь, и совершает своё главное признание:
— Я не смогу без тебя. Совсем. Просто знай это.
Невозможно дышать, глядя в глаза, в которых расширяется Вселенная. Нет больше людей на земле, хранящих в себе столько силы и слабости, смелости и страха.
— Теперь всё по-другому, всё иначе, — продолжает. — Ты дала мне попробовать себя по-настоящему, и я с этой иглы уже никогда не соскочу. Никогда. Так что, если ты уйдёшь, у меня не будет выбора …
Его аллегория могла бы натолкнуть на определённые мысли, но в эту секунду меня пугает совсем другое:
— Что ты сделаешь?
— Пойду за тобой, куда бы ты ни пошла.
Выкрутился, думаю. Чуть не пригрозил суицидом мне, что ли? Но искренность и болезненное желание сохранить «нас» остужают мой пыл.
Шепчет:
— Ты не уйдёшь?
