- Вы тут лежите, товарищ майор, - шепотом в ухо Лопатину сказал Чижов, - а я кругом обползу, нет ли кого. Место хорошее - не для одних нас. Автомат мой пока возьмите, а пистолет дайте, я с ним сползаю.
Лопатин взял автомат, а Чижов, сунув за пазуху пистолет, бесшумно пополз между могилами. Молоденький, маленький и казавшийся тихий, на самом деле он, наверное, был повелительным человеком.
- Нет никого, одни мы с вами, - сказал он, вернувшись. - На целую версту один. Как теперь решаете? Здесь ждать будем? Укрытие хорошее.
- Хорошее, - сказал Лопатин, без колебаний присоединяясь к уже принятому Чижовым решению.
- Кушать не захотели?
- Нет.
- И я нет.
- Интересно бы знать, где сейчас наши.
- Кабы знать, - сказал Чижов. - Можно бы рискнуть пойти. Слыхали, как наша артиллерия била? И танки тоже.
- Слыхал. Где-то в стороне, левей нас, но далеко, по-моему.
- Не так далеко. Считайте, ветер не оттуда, а туда, потому на слух и кажется, что далеко. И не только левей бьет - а уже и сзади нас, строго на запад. Оттого и немцы сняли засаду. Сделали свое дело - и смотались! - с горькой простотой сказал Чижов.
- Хорошо, что мы встретились, одному страшней, - сказал Лопатин. /
- Конечно, - согласился Чижов. - Это только говорится, что и один в гаэле воин, а одному на войне - как? Я думал, вы услышали, как я сказал, чтоб лежали, пока не вернусь.
- А чего вы задержались?
- Хотел посмотреть, может, кто еде живой в том, в другом, кювете лежит. И туда, и сюда прополз, на поле даже выполз - никого! Бывает же, что и танк сгорит, а все выскочить успеют, а бывает, что даже и не сгорел, а внутри все мертвые. На Курской дуге мы уже из боя обратно выходили, смотрим, почти на исходной с нашей же роты танк в кювет завалился и стоит, верхний люк открытый - и никого нет. Мы даже остановились, думаем, что такое, что же они, в бой не пошли? Заглянули - а там все убитые. Два снаряда сразу попало. Один в лобовую броню - водителя убил, а другая болванка в башню - броню пробила и внутри, как волчок, всех поубивала,
- А кто же верхний люк открыл?
- А кто его знает? У человека перед смертью такая сила бывает, толкнул - открыл, а потом упал внутрь и помер. Я один раз сам без сознания задним ходом машину выводил. Мне потом командир машины рассказывал, - кричит мне: "Мишка, куда ж ты, сейчас под откос пойдем!" - а я - без сознания. По-всякому людей бьет. У меня первого командира внутри башни убило куском своей же брони. У танкистов одна машина на всех, все одинаковое, только смерть - разная. Думал, в том кювете все же кого-нибудь живого найду. Не терплю, когда своих бросают. Уже после Курской дуги наступали, у нас машина сгорела, а мы сами живые вышли, но за кем к ночи поле боя осталось - не разберешь, всего там набито, и нашего, и ихнего. А утром дождь прошел, глядим - все же поле боя за нами; потихоньку идет вперед через него наша пехота. И мы за ней - поглядеть, как чего вчера было- В горячке не поймешь, а потом интересно. И вдруг - слышим, кто-то стонет. Под ко-пешкой механик-водитель лежит, ему немецкий танк гусеницей ногу осушил, раздавил до колена. Из своего подбитого танка вылез, а под немецкий попал, - так он нам рассказал- На поле боя всегда что-нибудь валяется - одеяло валялось, мы его в одеяло завернули, он ослабший и дрожит. Выносим его - и вдруг он как закричит, - увидел, два танкиста идут. "Я, - кричит им, - просил вас не бросать меня! А вы меня бросили! Сволочи вы!" А они не признаются, что он ихний. Испугались, что мы их постреляем, и говорят: "Он обознался, он не наш". - "Как так - не ваш?"
