«Для Катулла предмет поэзии только то, что он чувствует, — писал его немецкий переводчик прошлого столетия Прессе ль. — Он пишет стихи под властью ненависти или любви, радости или печали, передает исключительно настроение своей души, хотя бы и мимолетные. Потому от его стихотворений веет свежестью, они произведения минуты, непридуманные, безыскусственные. Изображает ли он порывы чувственности словами, откровенными до неприличия, бичует ли язвительными насмешками могущественных людей, как, например, Цезаря, — он всегда оригинален. В нем проявляются последние силы умирающего республиканского духа».
В своей жизни Валерий Катулл встретил женщину, которая не только влила глубокую печаль в его стихи, но и повлияла на всю его жизнь. Звали ее Клодия. Обычно римские поэты не называли в стихах настоящих имен своих возлюбленных, а сочиняли для них поэтический псевдоним. Так в произведениях Катулла появилась Ле-сбия. Аристократического происхождения, она принадлежала к патрицианскому роду Клавдиев и была сестрой Публия Клодия Пульхра, известного своей дурной славой и преследованием Цицерона.
Его сестра также была известна не только своей красотой, но и безнравственной жизнью. Она бесстыдно предавалась пламенной чувственности и своими чарами завлекла в свои сети многих знатных легкомысленных юношей, хотя и была замужем за Квинтом Метеллом Целером. Когда он внезапно умер во цвете сил и лет, распространились слухи, будто Клодия с помощью яда избавилась от супруга.
Будучи женщиной образованной, знакомой с греческой поэзией, Клодия и сама пробовала свои силы в поэзии. Возможно, именно поэтому она обращала свое внимание преимущественно на талантливых молодых людей и не пренебрегала никакими средствами, в том числе и материальной поддержкой, чтобы удержать их. возле себя.
Неравнодушный к женским прелестям, в один прекрасный момент Катулл, который был на семь лет моложе Клодии, попал во власть ее обаяния и очарования. Со всей своей горячей юношеской страстью он отдался ей, воображая, что только он один пользуется ее благосклонностью.
Жить и любить давай, о Лесбия, со мной!
За толки стариков угрюмых мы с тобой,
За все их не дадим монеты медной!
Пускай восходит день и меркнет тенью бледной:
Для нас, как краткий день зайдет за небосклон,
Настанет ночь одна и бесконечный сон.
Сто раз целуй меня, и тысячу, и снова
Еще до тысячи, опять до ста другого,
До новой тысячи, до новых сот опять.
Когда же много их придется насчитать,
