Клеобул: Лучшее — мера.
Питтпак: Знай всему меру.
Протагор: Человек есть мера всем вещам — существованию существующим и несуществованию несуществующим.
Эта фраза, ставшая крылатой, за двадцать пять веков не утеряла прелести новизны и таинственности. Если человек — мера всем вещам, то кто им мерит?
Человек избрал самого себя в качестве меры всем остальным вещам, как существующим, так и несуществующим, и в этом смысле всякая мера — предельная абстракция всех вещей: бывших, настоящих, будущих, могущих и немогущих быть. Мера более абстрактна, чем число, и в этой ее абстрактности и заключена ее особая ценность.
Кроме того, будучи от человека, мера становится защитой человека. Меря все на себя и собой, мы не вторгаемся в безмерные для нас пределы и не занимаемся, например, переустройством Вселенной и ее законов.
Первые меры возникли, по-видимому, в торговле, сельском хозяйстве и строительстве.
Когда финикийцы приплывали на своих круглых судах-корзинах в Гвинейский залив, они оставляли на берегу куски ткани, окрашенной знаменитым финикийским пурпуром, и разжигали костры на судах, стоящих на рейде. Ночью африканские туземцы выкладывали рядом с каждой штукой полотна золото (Золотой Берег) или слоновые бивни (Берег Слоновой Кости). Наутро финикийцы опять выходили на берег и, если обмен казался им эквивалентным, забирали золото и бивни, а если нет, то, ничего не трогая, возвращались на суда и вечером вновь разводили костры. Эта «торговля в прятки» длилась до тех пор, пока не устанавливалась удовлетворительная мера обмена.
В толщине пальца укладывается шесть злаковых зерен как шесть дней творения мира. На ладони умещается в ширину четыре пальца (без большого). Три ладони составляют пядь (расстояние между кончиками большого и среднего пальцев вытянутой кисти), две пяди составляют локоть, четыре локтя составляют объятие, которое не только символизирует открытость человека миру и любовь к миру, но и переходит в меру пашни: сеятель берет в ладонь зерна (выходит, что 288 зерен) и разбрасывает их на одной сажени, то есть на 3-х аршинах своего пути по пашне. 600–700 саженей составляют версту. Под высокие дисконты жаворонков, в розовом мареве черной пашни, пышущей парным теплом, сеятель мерно и истово разбрасывает семя, осеняя ждущую новой жизни утробу земли, и молитвой своей придает прозаическому действию ритуальное таинство. Так мы, в подражание Богу, творим новый мир и новую жизнь в виде предстоящего урожая. Прошли тысячелетия и сменилось множество агротехнологий, но мера (норма) высева осталась неизменной. И тайные смыслы меры, погребенные повседневными делами и заботами, не исчезают и доступны нам в наших размышлениях.
