Открыв глаза, мальчишка увидел пожилого доктора, кривящегося, как эстет перед лужей блевотины. Сколько их у него было — суицидальных тинейджеров, прежде чем чувство жалости полностью атрофировалось, уступив место чувству долга? Десять? Сто?
Доктор протянул руку и железными пальцами впился Андрею в подбородок. Было больно, вырваться без рук не удалось, а руки оказались зафиксированными где-то на уровне пояса широкими ремнями или просто полотенцами. Ноги тоже были привязаны.
— Ну? И зачем?
— Что? — с трудом выговорил Андрей: мешал не только заплетающийся язык, но и докторские пальцы, как будто вдавившиеся в челюстную кость до второй фаланги.
— Козлов сто! — доктор проговаривал слова совершенно без интонаций, как бы читая вслух самому себе неинтересное письмо от нежелательного знакомого. — Коту нечего делать — он яйца лижет! Вот и ты бы акробатикой занялся, сопляк, тварь малолетняя.
Такое неприятно слышать от врага, отвратительно — от друга. А от врача, возившегося с твоим дохнущим организмом и заставившего его существовать далее, это проклятие до двенадцатого колена, стакан адской смолы, вылитый на душу. Этот ожог не заживет никогда.
Слезы моментально высохли. Потерять бы сознание, но он — достаточно крепкий современный юноша, а не анемичная красотка позапрошлого столетия. Физически, во всяком случае.
— Зачем тогда спасали? — сморозил Андрей несусветную глупость.
Врач резко оттолкнул его голову. Не было бы подушки — было бы сотрясение.
— Гаденыш, — протянул доктор. — Тебе семнадцать лет, ты здоров как слон, дурные вопросы задаешь как раз под стать. Моя б воля — я б тебя.
— Что, не лечили бы? — злорадно улыбнулся пацан.
— Ну как это «не лечил»? Еще как бы лечил! Честнее, чем сейчас. Только потом бы не валандался. Ты бы у меня в сортире, на полу возле очка долечивался, а не в палате. Тогда бы поумнел.
Андрей задохнулся от злости — бессильной, горькой, от ненависти к своей беспомощности и неудачливости. Ни к девушке отнестись нормально не смог, ни руки наложить как следует. И вот теперь. Ответить бы этому гаду!
Ну и ответил:
— Я все равно жить не буду. Вы же меня ненавидите? Так сделайте укольчик — наверняка что-нибудь в загашнике есть. Какой-нибудь. рибофлавин.
— Рибофлавин, засранец, это витамин В — во-первых. Во-вторых: дрянь вроде тебя ненавидеть — себя не уважать. Вот когда в Афгане приходилось пленных «духов» лечить. Их ненавидел, потому что достойны были. А ты — отрыжка. В армии ты бы сапоги чистил призывникам даже за день до дембеля.
