— Это вы, уважаемая Нонна Валерьевна, не договариваете, — жестко произнес я. Пора было менять тон разговора и идти ва-банк. — Например, вы могли бы рассказать о последнем дне жизни брата. Я побывал в музее истории на Охотном Ряду, встретился с директором и выяснил кое-что новое о Льве. Странно, что узнал я это от Каховского, а не от вас…
Я поднялся с места и решительно закрыл крышку ноутбука. Нонна Валерьевна осталась без своего щита, и ей ничего не оставалось, как поднять голову и посмотреть на меня.
Глаза у нее были большие, серые. Ни враждебности, ни злости на меня, ни желания уязвить в них не оказалось совсем — там плескалось страдание, сдержать которое уже не могла плотина аккуратного макияжа. Я тотчас же пожалел о своем тоне, но отступить назад было нельзя. Ей, наверное, сейчас меньше всего хотелось вспоминать про Левку: всё очень близко и слишком больно. Однако я не мог ждать. Чем больше пройдет времени, тем труднее найти какие-то следы. Даже такой сыщик-любитель, как я, об этом знал.
— Нонна Валерьевна, пожалуйста, прошу вас, помогите мне кое-что понять. — Я заговорил чуть быстрее, чем следовало, боясь, что в любую секунду она отведет взгляд, и я опять потеряю с ней контакт. — Потоцкий, глава «Фармако», сказал мне, что в тот день был юбилей их компании, но Лев отказался прийти: будто бы у него встреча с Каховским…
— Не понимаю, при чем здесь… — Каждое слово она произносила с усилием, как будто проталкивая сквозь боль, скорбь и еще какое-то чувство, которого я понять не мог.
— А Каховский сказал, что виделся с братом не в тот день, а накануне, — продолжал я допрос, всё больше ощущая себя бессердечной сволочью. А куда деваться? — И вы тогда были у него в гостях вместе со Львом и уехали тоже с ним вместе… Так что было дальше — через шесть часов? Через двенадцать? Куда он собирался назавтра? Почему забыл о ремне безопасности? Может, он накануне вел себя по-особенному? О чем-то рассказывал? Был чем-то взволнован? Встревожен? Расстроен? Испуган? Расскажите, ну пожалуйста…
Я не успел заметить, в какой момент она вновь опустила глаза. Одно из произнесенных мною слов явно было лишним — и из-за него, наверное, тоненькая ниточка контакта между нами порвалась. Вновь раскрыв перед собой ноутбук, Нонна Валерьевна уже не отводила взгляда от экрана, словно там было нечто чрезвычайно важное. Я перестал быть для нее собеседником и сделался лишь досадной помехой. Прежним протокольным тоном она объявила, что Лев Ильич был взрослым человеком и редко делился планами с кем-либо. Куда он собирался ехать в роковой для него день? Без понятия. Отчего не застегнул ремень безопасности? Ей неизвестно. И вообще никакого права ее допрашивать у меня нет и быть не может. А если уж мне так хочется спросить о последнем дне моего брата, то отвечать должна не она. Совсем не она. Кое-кто другой — поближе…
