— Договорились.
— Вы к кому, граждане? — тоненьким голоском спросила миниатюрная старушка с иконописным лицом.
— К Федору Терентьевичу Чистосердову, — сказал Пятый.
— Милости просим, — робко улыбнулась старушка и провела их по длинному темному коридору. — Вот его комната.
— Можно? — постучал в дверь Пятый.
— Войдите.
Комната была маленькая и не очень светлая, как почти все комнаты в старых петербургских домах, окна которых выходят во двор. На узкой металлической койке у стены лицом к свету лежал Федор Терентьевич, не похожий на самого себя. Его щеки и подбородок опали, волосы поредели и сплошь стали седыми, а белки глаз — лимонными, как при болезни Боткина. Когда они вошли в комнату, Федор Терентьевич обернулся, и удивление на его лице сразу же уступило место радости.
— Привет тебе, Федор Терентьевич! — бодро сказал Пятый. — Не помешали?
— Никак нет! — по-прежнему гаркнул он и тут же сморщился от боли. — Такие гости — что праздник.
— Федор Терентьевич, вы, пожалуйста, не беспокойтесь и не вставайте, — поспешно сказал Четвертый.
— Как можно! Раз такие гости дорогие пришли, так хозяин их должон принять как следовает быть, елки-моталки! — Федор Терентьевич с видимым усилием сел на кровати и спустил ноги на пол. — Вы присядьте, а я мигом.
Кроме кровати, в комнате стоял двухдверный ленмебельпромовский шкаф, такой же стол, покрытый белой клеенкой, и три стула из тех, что называются венскими. Над кроватью висел пушистый ковер, а над ковром — портрет Сталина в простой деревянной рамке. Других предметов в комнате не было.
Когда Федор Терентьевич надел брюки и присел к столу, они увидели, что против прежнего от него осталась едва ли половина. Только живот был таким же огромным, но почему-то заметно сместился книзу.
— Ну, Федор Терентьевич, докладывай, как дела! — шутливо приказал Пятый. — Как у тебя со здоровьем?
— Дела как сажа бела, — покачал головой Федор Терентьевич. — Пожил на белом свете, и будя!
— Сильно болит? — участливо спросил Пятый.
— Терпимо. Мутит меня, елки-моталки, цельными сутками, а рвать нечем, потому как не ем, бывает, с неделю, а то и боле.
— Аппетита совсем нет?
— Как когда. То от одного запаху мутит, то захочется чего солененького да кисленького. Вчерась вроде отпустило малость, так соседка, спасибо ей, рыбки дала да кашку сварганила.
— Насчет кисленького мы позаботились, Федор Терентьевич, — сказал Четвертый, доставая из портфеля две литровые банки, закрытые полиэтиленовыми крышками. — Моя мать просила передать вам вареной брусники с антоновкой.
