— А как же наш чайник? — Глаза фифочки наполнились слезами.
— Света, мастер болен, — сжалившись над фифочкой, быстро сказала Таня и, не найдя в себе сил удержаться от соблазна, добавила: — Нарцисс Тимофеевич не шутит — мы крупные специалисты, мелкий ремонт не по нашей части.
Шурыгин смерил Таню грозным взглядом.
— Наведайтесь к нам через недельку, — продолжала Таня, в отместку Шурыгину подражая знакомой приемщице из «Металлоремонта». — С базы завезут нагреватели, и мастер, даст бог, пойдет на поправку. А за чайник не бойтесь, он не пропадет.
Не успела фифочка закрыть за собой дверь, как насупившаяся Красношеева произнесла каркающим голосом:
— Что с Федором Юрьевичем?
— Г’адикулит, — нехотя ответил Добкин.
— Как самочувствие Федора Юрьевича? — осведомилась Красношеева. — Кто его навещал?
Все молчали и старательно делали вид, что это их не касается.
— Да, сразу видно, что здоровье товарища по службе здесь ни в грош не ставят. Человек страдает, а им хоть бы что! — после минутной паузы выпалила Красношеева. — Работаешь как вол, а свалишься с ног, так никому до тебя нет дела!
Докукина переглянулась с Тананаевым и, не переставая вязать, вполголоса пропела:
— «Отряд не заметил потери бойца и «Яблочко» песню допел до конца…»
— Безобразие! Куда смотрит общественность? — сверля Таню глазами, заорала Красношеева и, не дождавшись ответа, гордо ушла.
— Здорово ее разобрало! — торжествующе заметил Тананаев.
— Одно слово — грымза, — поддержала его Докукина.
Для Тани подобные сцены были не в новинку; с теми или иными вариациями они повторялись дважды в месяц, и, вероятно, происходили бы куда чаще, если бы пятидесятилетняя Лилия Витальевна появлялась здесь в обычные дни. Но она не появлялась, целиком и полностью отдавая себя министерству, где, по ее же выражению, «числилась сверх штата». Очевидная скудость ума позволяла Красношеевой гордиться тем особым, приближенным к «верхам», а в действительности — холуйски-побегушечным положением, в каковом она пребывала вот уже шестой год подряд, и свысока смотреть на институтскую мелюзгу, представлявшуюся ей жалким сбродом, шушерой отраслевой экономики. Исключение составляли только двое — Шкапин и Юшин; первого она почитала как видного ученого, а второго помнила в ореоле столоначальнического величия и относила к безвинно пострадавшим. Как известно, высокомерие неизменно порождает ответную неприязнь, а что касается внешних проявлений, то они прежде всего зависят от человеческой культуры и воспитания, вследствие чего Таня и Добкин попросту игнорировали Красношееву, а Докукина и в особенности Тананаев пользовались малейшей возможностью, чтобы уязвить ее как можно чувствительнее.
