— Коли не доверяешь, тётушка, не давай, — заявил Шэнь Ган. — Ко мне много кто пристаёт с предложением взять в долг, но я, учитывая ваши невесёлые обстоятельства, решил дать подзаработать вам…
Впоследствии он действительно пригнал целый грузовик колбасок и разгружал во дворе упаковку за упаковкой, пока над забором не выросла целая гора. «Шэнь Ган на этот раз разбогатеет!» — говорили в деревне. Держа во рту колбаску, будто сигару, он с довольным видом разглагольствовал перед собравшимися зеваками:
— Ну, теперь удача пошла, только успевай поворачиваться.
Один проходивший мимо Лао Лань вылил на него ушат холодной воды:
— Ты, брат, не очень-то празднуй — надо было заранее договориться с холодильным складом, иначе, как потеплеет, наплачешься.
Тогда холодина стояла страшная, псы, поджав хвост, бегали. Шэнь Ган яростно куснул задубевшую, как мороженое, колбаску и, как ни в чём не бывало, заявил:
— Паршивый из тебя староста, Лао Лань, совсем не хочешь, чтобы народ в деревне богател, что ли? Вот буду с прибылью, сделаю тебе подношение.
На что Лао Лань отвечал:
— Не надо мою доброжелательность принимать за злодейство, Шэнь Ган. Прежде всего не спеши праздновать победу — ты, паршивец, ещё слёзно умолять меня будешь! Вообще-то управляющий холодильным складом в городе — мой названый брат.
— Благодарствую, премного благодарствую, — ёрничал Шэнь Ган. — Пусть мои колбаски скорее сгниют к чертям собачьим, чем пойду к тебе на поклон.
— Ну что ж, — ухмыльнулся Лао Лань, — гнёшь свою линию, так гни! Мы в семье Лань таких уважаем, раньше, когда мы были побогаче, каждый Новый год ставили за воротами два чана: один с мукой, другой с рисом, — и все, кому по бедности нечем было справлять Новый год, могли приходить и брать рис и муку. Лишь один нищий, а это был дед Ло Туна, бедняк из бедняков, вставал у наших ворот и выкрикивал имя моего деда: «Лань Жун, а Лань Жун, я скорее сдохну, чем притронусь хоть к одной рисинке твоей семьи!» Дед собрал всех моих дядьёв и сказал: «Все слышали, как он за воротами кроет нас на всю улицу, настоящий смельчак! Кого угодно можете обидеть, но не его, встретите — опустите перед ним голову и поклонитесь в пояс!»
— Будет, Лао Лань, — прервал его Шэнь Ган. — Не надо хвалиться славой своих предков.
— Извини уж, никуда не годный потомок, — съязвил Лао Лань. — Никак не забуду славы предков, а тебе желаю разбогатеть.
Потом всё и впрямь сложилось неудачно, точь-в-точь, как говорил Лао Лань: новогодние праздники ещё продолжались, как вдруг, против обыкновения, задул тёплый юго-восточный ветер, и даже ветки ив зазеленели. Холодильный склад в городе был забит под завязку, и места для Шэнь Гана не осталось. Он вытаскивал упаковку за упаковкой на улицу и с мегафоном в руке чуть ли не слёзно взывал: «Почтенные земляки, братья, помогите в беде, возьмите по упаковке колбасок, съешьте, заплатите, сколько пожелаете, а не заплатите, считайте, это моё вам почтительное подношение». Но никто за этими колбасками, которые уже превратились в безутешное горе и протухшие кишки,
