— Как, Сяотун, будешь мне сыном? — Он потрепал меня по голове: — Станешь моим сыном, точно будешь есть мясо.
Я решительно кивнул…
Невезучий дядюшка Хань, лёжа в канаве и хлопая глазами, смотрел, как мы пробегаем рядом с его мотоциклом. Тот лежал у дерева, мотор ещё грохотал, искривлённое от удара о ствол колесо ещё вращалось, хоть и с трудом: обода со скрежетом тёрлись о крыло. Слышно было, как он крикнул нам вслед:
— Ян Юйчжэнь, вы в город? Передайте там, чтобы мне приехали помочь…
Думаю, мать даже не разобрала, что крикнул дядюшка Хань. Ею владели, наверное, лишь досада и гнев, а может быть, сожаление и надежда. Я не она, могу лишь догадываться, что у неё на уме. Может, она и сама не понимала, что у неё творится в душе. Помня дядюшкину доброту, когда он угощал меня собачьим мясом, я хотел помочь ему выбраться из канавы, но из руки матери было не вырваться.
Нас быстро обошёл велосипедист, казалось, он нас побаивается. Я с первого взгляда узнал его: это Шэнь Ган, который должен нам две тысячи юаней. На самом деле давно уже не две. Он занял их больше двух лет назад под два фэня в месяц, и процент на процент, как говорится, «осёл знай себе катается по земле», вот на сегодняшний день уже накатался на все три тысячи, мать вроде говорила. Я не раз вместе с матерью ходил к нему домой требовать деньги, поначалу он признавал долг и говорил, что скоро изыщет средства и вернёт деньги, но потом пошёл в отказ, стал, как говорится, изображать дохлую собаку. Вытаращив глаза, он говорил матери:
— Ян Юйчжэнь, я как дохлая свинья, которой кипяток не страшен. Денег нет, а с жизнью жаль расставаться, торговля моя — одни убытки, посмотри, найдёшь что ценное — забирай, нет — отправляй меня в полицейский участок, я как раз ищу местечко, где бы поесть.
Мы осмотрели дом, но, кроме котла с налипшей свиной щетиной и старого велосипеда, ничего ценного там не было. Жена его, похоже, тяжело больная, с охами и стонами лежала на кане. Он занял у нас денег в позапрошлом году накануне Праздника весны,[27] сказав, что собирается привезти с юга партию недорогих гуандунских колбасок, а во время праздника продать их с большой выгодой. Одурманенная его красивыми речами, мать дала деньги. Я смотрел, как она достаёт откуда-то из-за пазухи замасленные купюры, послюнив пальцы, отсчитывает одну за другой и несколько раз перепроверяет сумму. Перед тем, как вручить их Шэнь Гану, мать торжественно произнесла:
— Ты, Шэнь Ган, должен понимать, что нам, сироте и вдове, эти деньги достались ох как нелегко.
