— Ну, Кузнецов, если так пойдет, глядишь, и рапиру тебе можно доверить!
— Я хотел эспадрон.
— Нет, Петр, тебя как специально для рапиры слепили.
— А я?
— А тебе, Полуяков, пока только шваброй махать. Это разве стойка? Корпус надо строго боком держать, и левая нога опять у тебя гуляет неизвестно где. Работай, жертва природы!
На третий месяц я забросил фехтование ввиду полной бесперспективности. Петька тоже перебежал в секцию легкой атлетики — уж очень здорово Марк Григорьевич из «Буревестника», придя к нам на урок, про пятиборье рассказывал.
Но когда мы смастерили шпаги и стали «стражаться», скромные навыки, полученные в секции, мне очень пригодились, и я, с усмешкой поглядывая на неумеек, показательно вставал в правильную позицию, изогнув левую руку над головой, точно знак вопроса, — откуда, мол, берутся такие недоделанные мушкетеры? Самодельную шпагу я тоже сжимал по всем правилам: ладонь повернута вверх, пальцы упираются изнутри в гарду, а конец рукояти плотно лежит на запястье. Так учил тренер.
...И вот настал тот роковой вечер. Прочие «гвардейцы» были побеждены, и мы остались один на один с Ренатом.
— Защищайтесь, сударь!
— К вашим услугам, мсье!
А тут как раз подоспела и Дина Гапоненко, которой папа разрешил с нами играть, но только в качестве «королевы». Подозреваю, она это условие сама придумала, так как из-за незначительного роста другой возможности стать Анной Австрийской у нее просто не было, зато очень хотелось. Все девчонки мечтают стать королевами!
Но главное, главное... С Шуриного второго этажа открывался отличный вид на пустырь. Сделав уроки и получив послабление, она распахнула створки и, положив подушку на подоконник, с интересом наблюдала за нашей дуэлью. Приосанившись и стараясь сохранять стойку, я ловко парировал несколько неумелых ударов «Рошфора», а затем сделал идеальный, глубокий выпад, целясь ему в живот и наблюдая исподтишка за Констанцией в монастырском окне. Но тут раздался жуткий вопль:
— Ай, мой глаз! У-у-у! — Ренат отбросил шпагу, схватился за лицо, упал и стал кататься по земле, ругаясь по-татарски.
Только потом я сообразил, что же случилось. «Стражаясь», Ренат и прежде иногда внезапно приседал, чтобы нанести неожиданный удар снизу. Именно это он и сделал в момент моего выпада, а я из-за полутьмы и Шуры в окне вовремя не заметил...
На крик из пристройки высыпала вся бесчисленная семья Билялетдиновых. Тетя Гюзель завизжала, завыла, бросилась перед сыном на колени и пыталась оторвать его руки от лица, чтобы понять, цел ли глаз. Сестры и братья Рената орали так, словно их резали. Примчался, потрясая метлой, дядя Амир в длинном брезентовом фартуке. Он кричал:
