В углу на ящиках устроились две немолодые работницы столовой. Засучив рукава когда-то белых халатов, они чистили картошку, брали из большого короба темные бугристые клубни, и буквально через минуту белые, чистые картофелины улетали, булькнув, в алюминиевый бак с водой. В пионерском лагере мне приходилось дежурить на кухне, и я-то знаю, как трудно вот так, быстро и гладко, оскоблить клубень. Особенно здорово управлялась та, что постарше, у нее на руке синела пороховая наколка: роза на стебле с острыми шипами. Тетка очищала картошку как бы одним неотрывным движением, и узкая лента кожуры, быстро удлиняясь, падала в подставленный ящик для очисток.
— З-з-з-зэч-ч-ч-к-ка, — доверительно сообщил мне дядя Гриша.
Вдруг «зэчка» ловко крутанула в пальцах нож, как в фильме «Дело пестрых», и воткнула его в гору нечищеной картошки, достала из кармана пачку «Беломора», протянула напарнице, потом закурила сама. Ну вот опять... Просто какое-то бедствие! И хотя на мне были не предательские треники, а плотные техасы, я стремглав выбежал за ворота от греха подальше, как любит говорить бабушка Маня.
— Д-д-дож-ж-ж б-б-бу-уд-д-дет! — повторил вдогонку дядя Гриша.
Несмотря на понедельник, наш Балакиревский переулок (взрослые упорно говорят: «Рыкунов») был пуст, если не считать пары прохожих и грузовика, выезжавшего из хладокомбината. Душный летний ветерок отдавал бензином и тополиной горечью. В небе светило доброе августовское солнце, но над Спартаковской площадью в самом деле висела темно-синяя туча, а в воздухе появился металлический привкус — верный признак скорого ливня. Я еще раз огляделся. Никого. Делать решительно нечего.
О, если бы сейчас был июнь, я бы нашел себе занятие! В это время цветут тополя, и асфальт, как снегом, покрыт толстым слоем пуха, но особенно много его скапливается вдоль тротуарного бордюра. Если поднести спичку, огненный ручеек, вспыхнув, уносится аж до Бакунинской улицы. А если на асфальте остались масляные лужицы, натекшие из прохудившихся машин, то они еще долго потом горят низким голубым пламенем, как конфорки на плите. Но это дело опасное: не дай бог, рядом окажется участковый на мотоцикле — точно заберет в детскую комнату милиции, как моего одноклассника Кольку Виноградова, за которым потом мать с ремнем гонялась по всему Центросоюзному переулку и кричала страшным голосом: «В колонию захотел, сволочь, как отец!» Раньше Колька уверял, будто его папа полярник, он на пять лет отправился дрейфовать на льдине и обещал привезти сыну настоящий моржовый клык.
