Месяц назад, когда я вернулся с первой смены, мы с Лидой в родительский день ездили к Сашке на станцию Отдых с гостинцами. Я не был на даче с первого класса, так как школьники проводят лето, естественно, в пионерских лагерях. За шесть лет многое изменилось. От платформы теперь в глубь поселка вела асфальтированная дорожка. У некоторых заборов стояли «Победы» и даже «Волги», а прежде только черные ЗИМы приезжали утром, чтобы отвезти дачников с портфелями на работу. Наши ворота охранял совсем другой сторож.
— А где Иван Родионович? — спросил я.
— Приказал долго жить... — ответил он грустно.
— Это как?
— Умер.
— А Кац?
— Жива. Что ей сделается? Она же Ленина видела.
— Правда? — изумилась Лида. — Ленина?
— Чистая истина! Его самого.
— Вот бы на нее посмотреть!
— Ничего интересного. Обыкновенная неряшливая старуха.
Я почему-то представил себе Ивана Родионовича, который вдруг сел в гробу, поднял единственную руку и, погрозив пальцем, приказал, чтобы все жили как можно дольше, иначе он обидится. Потом снова лег.
Войдя в калитку, я поразился: какой же он, оказывается, маленький, наш «гектар», — просматривается из конца в конец. Казавшаяся бесконечной главная дорожка, изрытая корнями, на самом деле не длиннее 60-метровой дистанции на школьном спортдворе. За шесть лет многое изменилось. Крышу главного корпуса покрыли новым шифером, серым, как осиное гнездо, расширили игровую площадку и срубили огромную сосну, об корень которой я когда-то споткнулся, мчась к Лиде.
Мы приехали в родительский день, наверное, самыми первыми, так как отец купил билеты в кинотеатр «Новатор» на новую цветную кинокомедию «Бриллиантовая рука», ее взахлеб хвалило все общежитие, а дядя Коля сказал, что последний раз так хохотал, когда в первый раз смотрел «Волгу-Волгу». Он даже тетю Шуру поднял с кровати, что почти невозможно, и отвел в кинотеатр. Когда Тимофеич после работы зашел в кассы, на воскресный вечер все уже было распродано, остались места только на 15.30.
— Здрасьте, вы бы еще с ночи приехали! — хмуро бросила нам, проходя мимо, незнакомая воспитательница.
— Так вышло... — смутилась Лида.
Детей как раз вели из душевой, где преднамеренно помыли, чтобы к приезду родителей они выглядели чистыми и опрятными — в свежих трусиках и майках. Мой грустный младший брат шел, держась за руку с рыжей веснушчатой девочкой, и не обращал на родню внимания, видимо не ожидая такого раннего появления. Заметила нас Римма Федоровна, почти не изменившаяся, но уже не такая высокая, как прежде. От нее по-прежнему пахло табаком. Лиду она сразу узнала, а на меня посмотрела с недоверием:
