— Когда едут? — уточнил отец.
— Послезавтра, в 15.45. С Курского вокзала.
— Как же Валька билеты впритык достала?
— По брони Главторфа, как обычно.
— А-а... Ну, понятно. Это нам, косорылым, с ночи надо очередь занимать или за месяц брать. И Профессору тоже взяла?
— Конечно! Верхняя полка.
«Лучше верхней полки в поезде только последняя парта в классе!» — подумал я, наблюдая, как коварный хан Кончак с нарисованными бровями прельщает нашего князя конями, шатрами, булатами, красивыми пленницами, но у Игоря есть дома жена, и он к ней скоро сбежит. Эту оперу передают часто и по радио, и по телику, поэтому содержание я знаю почти наизусть.
В дверь постучали, и в комнату заглянул лысый дядя Витя Петрыкин, отец моего друга Мишки:
— Приятного аппетита!
— Спасибо, Виктор. Садись к столу! — строго пригласила мать.
— Да нет, мы с Валюшкой уже... того... перекусили.
— Дядя Витя, а Мишка когда вернется? — спросил я с набитым ртом.
— Прожуй сначала! — наставительно буркнул Тимофеич.
— Позавчера только в деревню увезли дружка твоего. На парное молочко. Теперь жди к первому сентября.
— Жа-алко!
— Оно конечно.
— А что там ваш Володя? — участливо поинтересовалась маман.
— И не спрашивайте, Лидия Ильинична! Как лег лицом к стенке — так и лежит. Скоро два месяца...
— А институт?
— Не желает. Ничего теперь не хочет... Говорит, в армию пойду.
— И то дело! — кивнул отец. — Проветрит башку и поступит через два года.
— А если на флот? — спросил я.
— Тогда через три. Я три с половиной года отбарабанил — и живой.
— Миш, ну что ты ерунду мелешь! Вить, а врачам-то показывали?
— А то как же! Не раз.
— И что?
— Сказали, стресс.
— Это еще что за дрянь такая? — удивился отец. — Не слыхал.
— Новая болезнь. Нервная, — вздохнул Петрыкин. — Лечить не умеют. На организм на молодой надеются. Тимофеич, козла-то забьем после ужина?
— Никаких козлов! — вскинулась маман.
— Посмотрим! — набычился отец: он терпеть не мог, когда им «рулили».
— Тогда я четвертого не ищу!
— Третьего тоже не ищи! — парткомовским голосом предупредила Лида, намекая на распитие в неположенном месте.
— Ну что вы такое, Лидия Ильинична, говорите! — обиделся Петрыкин и, закрывая дверь с той стороны, напомнил: — Тимофеич, ждем!
Но маман знала, о чем говорила. Дядя Витя славился тем, что иногда напивался до беспамятства. Несколько раз его, беспробудно спящего, привозил на мотоцикле с коляской наш участковый Антонов. Этой зимой соседа где-то подобрали и приволокли в общежитие на санках. Чуть не замерз. С отцом такого никогда не случалось, хоть и он тоже не без греха. Пока Лида жарила на Большой кухне картошку, ему удалось дважды сделать свое дело: достать железную фляжку из тайника — бокового кармана зимнего пальто, висевшего в нафталиновой темноте шифоньера, плеснуть в хрустальный стаканчик, поспешно выпить, занюхать черным хлебом и погрозить мне пальцем, мол, не проболтайся, ни-ни! У отца есть такая специальная фляжка, плоская и выгнутая, чтобы плотнее прилегала к груди. Он называет ее «манерка».
