Кирилл любил порядок и был упрям. Я иногда подтрунивал над этим. Вот мы гуляем вдоль Поварской и доходим до Арбата. Дальше развилка. Налево — Суворовский бульвар, направо — Гоголевский. Мне хотелось пойти на Гоголевский бульвар, где в то время стоял старый памятник Гоголю. В каменном кресле сидит больной нахохленный Гоголь, а на фундаменте — барельефы его бессмертных героев (сейчас там официозный правительственный памятник Гоголю — высокому гордому человеку, а старый памятник убрали во двор дома, где Гоголь умер). Зная упрямство Кирилла, я действовал по принципу «наоборот». Предлагал пойти налево. Кирилл, конечно, возражал. «Мне кажется, что лучше пойти направо». Я тут же соглашался, и мы шли на Гоголевский бульвар.
В сорок четвертом году я и Кирилл перешли в 110-ю школу. И сели за одну парту. Гуманитарные способности Кирилла проявились очень рано, и после школы, получив медаль, он поступил на исторический факультет: закончив его, стал известным историком и политологом. А я колебался. В старших классах увлекался еще и математикой, и физикой. Однажды (когда я учился в восьмом классе) я сказал маме, что хочу после школы поступить в Литературный институт. Было уже послевоенное время, разруха и голод. Мама сказала: «Хорошо. О чем писать будешь?» И я задумался. Симонов писал о войне, война сделала его выдающимся писателем. Тогда впервые можно было писать о подвиге народа, а не стахановцев и не о социалистическом соревновании. Солдату до смерти было «четыре шага», и из-под пера выливались пронзительные стихи о любви. «Ты хорошо успеваешь по физике и математике, — сказала мама. — Иди на физфак или мехмат университета, а писать, если будет о чем, всегда успеешь». Она была права, моя мама. Ведь мы еще не знали, что нас ждет страшное время борьбы с космополитами и средневековый антисемитизм. И писать мне будет вовсе не о чем.
И я, как и Кирилл, получив медаль, пошел на физфак МГУ. И еще не знал, что сделал это вовремя, успел вскочить на подножку уходящего поезда.
