Добрый доктор Гильотен. Человек, который не изобретал гильотину | страница 46
Он родился в 1749 году на юге Франции, и в его жилах текла буйная южная кровь (род Рикетти в свое время бежал из Флоренции и поселился в Провансе). Следовательно, он был человеком вспыльчивым, неукротимым, резким.
За свою жизнь Габриэль-Оноре много где успел побывать и повидал всяких людей: он сидел в тюрьмах, помогал завоевать Корсику, дрался на дуэлях и впутывался в уличные драки. Он написал несколько политических эссе, эротические стихи в стиле древнегреческой поэтессы Сафо, книги о прусской монархии, о графе Калиостро, о снабжении Парижа водой. По словам Томаса Карлейля, «он умел сделать своими идеи и способности другого человека, более того, сделать его собой».
Доктор Гильотен восхищался им, понимая, что Мирабо обладает редким даром общительности и умеет заставить людей любить себя и работать на себя. Словом, это был прирожденный король!
Мирабо не признавал ни десяти заповедей, ни морального кодекса, ни каких бы то ни было окостеневших теорем, и он совершенно не страдал от избытка скромности.
Но вот историк Томас Карлейль не щадит его:
«Это огромное чадящее пламя, которое ни затоптать, ни погасить, и дым от которого окутает всю Францию. Теперь оно получило доступ к воздуху и разгорится, сжигая свое содержимое и всю свою атмосферу, и наполнит Францию буйным пламенем. Странная участь! Сорок лет тления, сопровождаемого вонючим дымом и испарениями, затем победа над ним — и вот, как вулкан, он взлетает к небесам и в течение двадцати трех блестящих месяцев извергает пламя и огненные расплавленные потоки, все, что есть в нем, служа маяком и дивным знамением для изумленной Европы, а затем падет безжизненным, охладевшим навеки!»
Не щадил его и Шатобриан, который был знаком с ним лично. Он писал:
«Мирабо будоражил общественное мнение с помощью двух рычагов: с одной стороны, он опирался на массы, защитником которых сделался, презирая их; с другой стороны, хотя он и предал свое сословие>[4], он сохранил его расположение в силу принадлежности к дворянской касте и общности интересов с нею».
Кончил граф де Мирабо плохо. Он говорил, что «нация — это стадо, которое пастухи с помощью верных собак ведут, куда хотят».
Очевидно, Мирабо считал себя одним из таких «пастухов». Но, как и все прочие яркие главари революции, он страшно заблуждался. И он, и все остальные служили лишь собачью службу: с помощью этих верных псов настоящие «пастухи» сгоняли стадо французского народа с его исторического пастбища. И когда Мирабо понял, что он не «пастух», а лишь собака, он возмутился, попытался сорваться с цепи. И как только настоящие «пастухи» заметили неверность этой их «собаки», они ее тут же безжалостно уничтожили.