, а когда их лихо занесло на повороте и разгорячённые кони влетели через распахнутые ворота прямо на усадебный двор, кучер, резко натянув вожжи, остановил упряжку.
Маеток[31] прапорщика гвардии был невелик. Приземистая, крытая очеретом хата в четыре подслеповатых, обведённых синькой окна, однако с панским крыльцом, островерхий голубец которого опирался на тёсаные столбы-брусья. Вокруг теснились голые деревья сада, службы, а дальше, за жердяной оградой, тянулось поле, где из-под снега проглядывали тёмные комья мёрзлой земли. Окинув всё взглядом, Нерода выбрался из саней и скинул тулуп. На прапорщике был надет зелёный мундир с красным подбоем и офицерский шарф. Вдобавок Грицько сменил заячий треух на шляпу с плюмажем, нацепил шпагу и предстал во всём блеске.
Какая-то бежавшая мимо крыльца замотанная в платок дворовая девка (Гриць не признал кто), увидав барина, ахнула, а потом метнулась за хату, и оттуда сразу же долетел оповещающий всех крик:
– Приихав!.. Вельможный пан приихав!
Вот теперь Гриць узнал, кто его встретил. Это явно кричала Мотря, самая голосистая из его дворовых девок. Прапорщик усмехнулся, поправил шарф, велел мужику, начавшему было хлопотать возле коней, нести за ним короб с вещами и, придерживая рукой висевшую на боку шпагу, пошёл к крыльцу. Он ещё не успел ступить на первую ступеньку, как все, кто был в маетку, сбежались смотреть на пана. Блеск гвардейского мундира так поразил дворовых, что они, не смея приблизиться, лишь почтительно кланялись издали.
Нерода милостиво кивнул и вошёл в сенцы. У дверей его встретила Горпина, пожилая бессменная домоправительница, которая, едва увидев хозяина, радостно всплеснула руками и тут же умчалась, не иначе как хлопотать в поварню. Грицько, ожидавший нечто подобное, довольно усмехнулся, зашёл в горницу, окинул взглядом до боли знакомую, ничуть не изменившуюся за время его столь долгого отсутствия простенькую обстановку, затем, обернувшись к красному углу, широко перекрестился и сел на обитую телячьей шкурой лавку.
Прапорщика тотчас охватили милые сердцу воспоминания, и он, полуприкрыв глаза, вслушивался в поднявшийся во всей хате шум, напомнивший ему детство. Внезапно в этом шуме возникли иные нотки, а пока Гриць пытался сообразить, что там, дверь распахнулась и в горницу вошёл отец Паисий, который прямо с порога, осенив себя крестным знамением, громогласно заявил:
– Зело рад твоему возвращению в полном здравии! – И уже садясь на скрипнувшую под ним лавку, стишив голос, закончил: – Вот шёл мимо, решил проведать.
