Войсковой старшина возвратился тоже с весьма неутешительными вестями. Как он доложил бригадиру, поначалу союзники вообще не желали говорить о возможности пропуска, однако после прямой ссылки на Петербург стали сговорчивее. В результате долгих препирательств цисарцы разрешили отряду идти через Семиградье к Польше, но только в сопровождении австрийского конвоя. Как при этом было сказано, «дабы не допустить всяких бесчинств и притеснений». Изложив всё, войсковой старшина посмотрел на Фролова и извиняющимся тоном сказал:
– Я согласился…
– Согласился… – напряжённо думая, повторил за ним бригадир и, помолчав, закончил: – Ладно, увидим…
Увидеть пришлось почти сразу после того, как отряд Фролова, растянувшись по дороге длинной колонной, беспрепятственно перешёл кордон и, уже не опасаясь турок, двинулся на восток. Конвой, о котором говорил войсковой старшина, как оказалось, состоявший из трёх гусарских и двух кирасирских полков, двинулся не следом за отрядом, а практически рядом, окружив казаков со всех сторон на расстоянии каких-то пары сотен шагов. И тогда бригадир, возмущённый тем, что даже с ним союзнички обращаются почти как с пленником, приказал казаком идти скорой рысью.
Переход по территории Семиградья для бригадира Фролова неожиданно оказался унизительно трудным. Как позже выяснилось, военный конвой намеревался провожать казаков до самой Польши, и вдобавок австрийцы по пути ничем отряд Фролова не снабжали, так что за всё пришлось платить по чрезмерной цене. Вдобавок казакам запретили пасти лошадей и даже высылать мелкие партии за фуражом. Всё это предельно угнетало Фролова, и, когда к нему зачем-то подъехал войсковой старшина, бригадир, уже не ожидая ничего хорошего, бросил:
– Ну, что ещё?
Войсковой старшина, держась стремя в стремя, наклонился ближе и тихо, так чтоб никто из ехавших рядом не услышал, сказал:
– Паршиво дело, казачки жалуются…
– Что, союзнички ещё чего-то удумали, – нахмурил брови Фролов.
– Если бы. – Войсковой старшина горько вздохнул. – Мои казаки уверяют, что, ежели кто из наших за сотню шагов отъедет, гусары убить могут.
– Как убить?.. За что? – опешил Фролов.
– Поговаривают, лошади наши казачьи им больно нравятся, опять же оружие у нас знатное, штуцера, булатные сабли…
Войсковой старшина осёкся, да и сам Фролов, услыхав такое, сказать ничего не мог. Он понимал: доказывать что-то или начинать разбирательство бесполезно. Даже если всё так, у австрийцев найдётся куча отговорок, которые только затянут дело, и бригадир, зло покосившись на маячившую довольно далеко гусарскую охранную цепь, с трудом подавил желание немедля развернуть казаков в лаву. Встретившись с войсковым старшиной взглядом, Фролов догадался, что тот думает так же, и отрицательно покачал головой: сейчас главным было скорее добраться к своим…
