По-моему, у Тимки никогда не было такого успеха. Зал хлопал и требовал ещё и ещё. Исполнители переглянулись и запели песню о том, что «глупо Чукотку менять на Анадырь и залив Креста на Крещатик менять».
«И когда только они успели прорепетировать?» — думал я, чувствуя, что с каждой минутой мне почему-то становится грустнее и грустнее.
Тимка своей гитарой, как лопатой, зарывал моё весеннее настроение. Я привык к своей курсантской робе, и обыкновенная белая рубашка заставила посмотреть на Шмыгина как бы со стороны. И был вынужден признать: Тимка смотрелся классно. Я достал из пакета альбом и протянул Тоньке:
— Это тебе, на память.
Тонька подозрительно посмотрела на меня, быстро глянула на открытки и захлопнула альбом. Она была вся там, на сцене. Я вновь остался наедине с собой и со своими грустными мыслями. А зал тем временем попросил на бис исполнить «Кобру птичью».
После концерта я предложил Динке погулять по городу. Она отказалась.
— Может быть, завтра после соревнований пройдёмся на лыжах? — спросил я. — Скоро сойдёт снег, и я так и не увижу бег чемпионки.
Ей почему-то шутка моя не понравилась. Неожиданно в разговор влез Шмыгин, начал хвастаться, что у него по лыжам первый разряд. Меня это задело. Честно говоря, на лыжах я его ни разу не видел. Стоявшая рядом Тонька тут же предложила: кто из нас на завтрашних соревнованиях быстрее пробежит десять километров, тому будет торт и поцелуй самой красивой девушки курса.
— Вы только покажите её, а то бежать расхочется, — засмеялся Тимка.
— Это будет Динка! — коварно улыбнувшись, объявила Тонька.
— Ты в своём уме? — сердито сказала Дина. — Сама придумала, сама и целуй!
— Я бы с удовольствием! — согласилась Тонька. — Только мой Чигорин на лыжах не умеет, он в горячих песках вырос.
За победу Тимка боролся отчаянно, до самого конца. Где-то посредине дистанции даже опережал меня. У меня не было шапочки, и перед стартом наша врачиха обмотала мне уши бинтом. Спускаясь с моста, я упал, Тимка обогнал меня, но я успел подняться и последним броском сумел на финише опередить его. Я видел, как Динка кричала вместе со всеми, только не мог понять кому. После финиша ко мне подбежала Тонька, обняла и поцеловала в щёку.
— Что у тебя с головой? Ты ранен? — спросила она.
— Убит, — хмуро ответил я, наблюдая, как Дина, виновато поглядевшая на меня, утешает Шмыгина.
С того дня началось непонятное. Динка писала мне торопливые записки, которые передавала через Тоньку. Та в свою очередь просила Чигорина передать их мне. В них Динка назначала встречу, но почему-то не приходила. Потом, в следующей записке, оправдывалась. Я верил и не верил тому, что она писала.
