Дорогого стоит видеть, что творится в издательстве большой газеты за несколько часов до публикации горячего материала. Работа кипит, являя примеры высочайшего профессионализма и командного духа, долговременной памяти и оперативного анализа. Все здание гудит. Ширли позже рассказывала коллегам, что это было все равно что находиться в лазарете на передовой в самый разгар ожесточенной битвы. Редактор переделала всю первую полосу с передовицей и три внутренние полосы. К пяти вечера печатные станки выдали первые экземпляры. Должно быть, это был волнующий момент для журналистов старшего поколения – взять в руки свежую бумажную газету. Но сейчас это было неважно. Веб-сайт газеты уже распространял волнующие откровения с постоянными обновлениями, не прекращавшимися в течение четырех часов. Конкурирующие газеты могли успеть подхватить эту историю для завтрашних тиражей, а телеканалы – поменять порядок подачи материала в вечерних новостях. Социальные сети, блоги, политические электронные журналы были в ударе. Роскофское дело, с его вздорным пафосом, намекавшим на убийство, тогда как это был несчастный случай, потеряло актуальность. Если премьер-министр и обвинял французов, он ошибался не больше всякого англичанина. У побережья Бретани все было чисто, но только не в Уайтхолле. Лицо, занимающее одну из первых государственных должностей, запятнало себя позором. Где же был министр иностранных дел? Когда он уйдет в отставку? Как правительство справится с кризисом? Что это значило для разворотизма? Когда же государственные мужи реформируют отжившую систему? На этот вопрос премьер-министр давал однозначный ответ.
Статья, насчитывавшая 2857 слов, выражала в большей мере сожаление, нежели желание мести. Это был рассказ о домогательствах, запугивании, непристойных насмешках и неприемлемых прикосновениях, переходивших иногда в словесные оскорбления. Фиш позаботилась подчеркнуть, что изнасилования как такового не было, и это только повышало доверие к ее словам. То, что прямодушная, откровенная уроженка севера говорила об этом с таким болезненным чувством, тронуло людей до слез. Даже глаза младшего редактора увлажнились. Возмутительные события, о которых шла речь, происходили в течение двадцати месяцев, пятнадцать лет назад, когда Джейн Фиш была личным парламентским секретарем Бенедикта Сент-Джона, занимавшего должность министра труда и пенсий. Все эти годы она жила в мучениях, слишком опасаясь за свою карьеру, слишком стыдясь такого признания и странным образом не желая портить репутацию своего одаренного коллеги. Теперь же она решилась нарушить молчание, поскольку младшему ребенку министра иностранных дел исполнилось восемнадцать лет, и еще потому, что она пришла к убеждению, что этого требует ее долг перед молодыми женщинами, занимающими подчиненные позиции, наподобие той, что когда-то занимала она. Заголовок передовицы гласил: «Позор министра иностранных дел». На фотографии, сделанной относительно недавно, Фиш следовала за Сент-Джоном с багажом к поезду. Вокруг статьи пестрели тексты, дававшие объяснения и анализ произошедшего. На первой полосе главный редактор сокрушалась о столь гнусном поведении, но предостерегала от поспешных суждений. На редакционной полосе младший сотрудник «Гардиан» заявлял, что жертва не только всегда права, но и имеет право на доверие.
