Долгие годы репрессии не сказались на его дружбе с членом Политбюро, членом Президиума ЦК КПСС, видным государственным деятелем Анастасом Ивановичем Микояном, с выдающимися архитекторами Дмитрием Ивановичем Бурдиным, Глебом Васильевичем Макаревичем, Вячеславом Алексеевичем Шквариковым, Борисом Сергеевичем Мезенцевым, с известными деятелями культуры Никитой Владимировичем Богословским, Марком Семеновичем Донским, Григорием Львовичем Рошалем. Родным Мирона Ивановича приятно было слышать, когда приходившие к нему в гости прославленные архитекторы называли его своим учителем и наставником в зодчестве, искренне признавали, что благодаря Мержанову достигли в своей профессии таких высот.
Восстановились дружественные отношения и у Бориса Мироновича с Серго Анастасовичем Микояном, с Сергеем Никитичем Хрущевым и другими товарищами детства и юности.
Макаревич и Шквариков уговорили шестидесятипятилетнего архитектора поработать с ними во втором Моспроекте. Как пояснил Сергей Мержанов, «к этому времени понятие „автор проекта“ практически полностью сменилось словосочетанием „руководитель авторского коллектива“». В таком качестве Мирон Мержанов разработал проекты двух московских комплексов: ВНИИ «Инструмент» на Большой Семеновской улице и «Станкоимпорт» у станции метро «Калужская». Оба объекта были реализованы с отступлениями от проекта: «Станкоимпорт» в процессе строительства лишился многих важных аксессуаров, определяющих общее объемно-пространственное решение комплекса и пластику фасада, а у ВНИИ «Инструмент» и вовсе не был построен многоэтажный корпус в виде башни, что практически лишило ансамбль градостроительной логики. Однако, несмотря на все эти недостатки, в реализованных фрагментах виден творческий почерк Мержанова, выработанный им еще в первых объектах 1920-х годов.
Мирон Иванович трудился с друзьями до 1971 года, а потом случилась беда: находясь на отдыхе в подмосковном санатории, он упал и сломал шейку бедра. До конца жизни не мог передвигаться без костылей. В свои последние годы, с ранней весны до поздней осени, жил он на даче в Новых Горках, много занимался рисованием, отдавая, как и прежде, предпочтение акварели. Но, как правило, изображал он не пейзажи и не натюрморты: из-под его кисти выходили чудесные фантазии интерьеров, дворцов, санаториев, похожих на дворцы, дач. Он понимал, что всего этого не успеет построить, но надеялся, что хоть что-то послужит народу. Творческая мысль не покидала его. Когда же он уставал от архитектуры, его карандаш с любовью вырисовывал прелестных коней.
