Тогда ко мне подъехал отряд каких-то всадников, и они сказали мне: «Оставайтесь с нами, товарищ!» Я же ответил: «Прекрасно, я согласен». Немного далее они атаковали некоторых солдат, отняли у них их лошадей и все то, что у них имелось. Увидев это, я тотчас развернулся и галопом поскакал назад. Они не поймали меня, поскольку я встретил отряд вестфальской пехоты и пошел вместе с ним. Я рассчитывал продолжать путешествие уже с ними. Мы искали какую-нибудь деревню. Уже стемнело, но поблизости ничего не было. Наконец, мы заметили мерцающие огни на той стороне Немана. Мы решили перейти реку снова — голод и холод сделали нас невосприимчивыми к опасности, и к тому же мы полагали, что противник находился очень далеко.
Это действительно была деревня. Здесь, в первый раз, с момента ухода из Москвы, я вошел в приличный дом, где мы согрелись, и за свои деньги могли купить хлеба и водки. Нас было десятеро, и крестьяне не казались нам опасными. Наконец, около десяти часов, двое крестьян попросили у нас патронов, сказав нам, что они собираются поохотиться на кроликов.
У вестфальцев еще имелись и ружья, и порох, и они даже дали им патронов. Однако менее чем через час в нашу комнату ворвалась целая толпа крестьян, повалила всех присутствовавших на пол и отняла у них ружья. Я не видел никаких шансов на спасение, ведь это были русские крестьяне — жестокие и способные на убийство.
Но как только погасли все огни, я сразу же надел свою шапку, закутался в мех и вышел. Потом я взял свою стоявшую у дверей лошадь и уехал из этого села, через заборы и сугробы, не придерживаясь какого-либо определенного направления, так что я и моя лошадь временами падали. Иногда я падал под лошадь, а иногда и на нее.
Я снова был свободен и совершенно один. Как только я замечал протоптанную дорожку, я тотчас ускорял ход, ведь из деревни доносился такой шум, что я казалось, будто меня еще могут догнать. Я снова с максимально допустимой скоростью объезжал трещины на неманском льду, чтобы опять выйти на польский берег. Всю ночь я старался найти деревню, где могли бы находиться наши солдаты. Наконец рано утром, я вошел в маленький городок, битком набитый немцами, французами и поляками. Тут я смог раздобыть немного хлеба.
От Немана до Москвы и обратно, я вообще не получал никакого хлеба, разве что мог купить его в Вильно, а сейчас у меня заканчивалась и конина. Но в моем кармане все еще лежали двадцать рублей, которыми я надеялся удовлетворить все мои нужды. Правда, во время попытки моего пленения я потерял серебра и шелка на четыре или пять сотен золотых, трех лошадей и майорский багаж. Тем не менее, я особенно об этом не жалел, ведь я остался жив. Безразличие к деньгам во мне достигло такой степени, что в одном месте в четырех днях пути от Вильно я не притронулся к нагруженному деньгами фургону, который был так поврежден, что повсюду вокруг него валялись маленькие бочонки с монетами. Лишь немногие солдаты проходившие там тогда же, когда и я ничего этого не взяли. По двум причинам они не вызывали у меня никакого интереса. Первая — мои руки так огрубели, что я ничего не мог ими делать, поскольку я их не чувствовал. И вторая — любой ценой я старался не отстать, чтобы не попасть в плен. Этот фургон был небрежно брошен точно так же, как и любая другая повозка. И если там оставались какие-нибудь здоровые лошади, солдаты их оседлали и поехали дальше.
