Во время вхождения в город или, вернее, еще при подходе к нему, еще за полтора часа, с холма, мы увидели огромный город. Столбы огня, красный дым, позолоченные кресты церквей сверкали, переливались разными цветами, и вызывали у нас чувства величайшего волнения. Этот святой город почти полностью соответствовал описанию Иерусалима, над которым плакал наш Спаситель, даже ужас и разрушение его были такие же, как в Евангелии. Перед городом расстилалась широкая равнина, и перед городом протекала речка Алия,[51] с перекинутым через нее деревянным мостом. После того, как мы прошли по нему, я увидел широкие улицы, длинные прямые переулки, множество возведенных из кирпича многоэтажных домов, церковные колокольни, лишившиеся своих кровель и полурасплавившихся колоколов, свалившиеся с домов куски кровельной меди — все было брошено и непригодно для жилья. Спустя несколько часов мы прошли мимо дворца (Кремля). Здесь протекала река Кремль[52] — в открытом, обрамленном стеной канале, который пересекает город. У дальнего угла дворца, ведущая направо улица привела нас на красивую площадь — это и был Немецкий квартал, где вюртембержцы жили три недели.
Здесь можно было найти и купить провизию, поскольку теперь каждый солдат стал теперь гражданином, купцом, домовладельцем и булочником Москвы. Каждый старался одеваться преимущественно в шелковые и разноцветные платья. Только портных не хватало, а шелка, муслина и красного сафьяна было в изобилии. Недостатка в любой пище не было совсем. Тот, кто не смог найти ничего сам, мог купить, то, что нужно, да и в полях овощей было предостаточно. В частности, свеклы — она была огромной и круглой как мяч и огненно-красной внутри. Имелось много капусты — в три, четыре раза больше по размеру, чем та капуста, которую у нас принято называть большой. Эта местность, называемая Московией, весьма благоприятна для сельского хозяйства и для проживания, более цивилизованна, чем области, лежащие вдоль дороги на Санкт-Петербург и те, через которые мы прошли. Стояла хорошая погода, и можно было прекрасно провести ночь, укрывшись только одной шинелью.
Пробыв жителями Москвы около четырех недель, мы снова потеряли наши гражданские права. Наполеон отверг предложенный ему мирный договор, и армии спустя тридцать часов пришлось отступить, поскольку приближалась русская Молдавская армия. Наступило 17-е октября, Наполеон провел общий смотр и объявил о выходе из Москвы 18-го октября, в 3 часа ночи, предупредив при этом, что кто задержится хотя бы на один час, попадет в руки врагов. Все пиво, водка, и тому подобное, было брошено, а все, что уцелело, было приказано сжечь. Сам же Наполеон заминировал и взорвал Кремль. Наступило утро, и каждый взвалил свои права московского гражданина на свои плечи и прикрыл их своей сшитой из плотной шерсти шинелью, а по бокам у всех висели красные сафьяновые мешочки с хлебом. Выглядело это довольно странно — то, как все загрузились под завязку сахаром и так называемым московским чаем для того, чтобы выдержать грядущие испытания.
