Но Алиса давно уже выбрала.
Пете дали прозвище Мастер Петр за то, что он все умеет: делает макеты для театра, гравюры на дереве. Быть Мастером, все уметь — это ведь очень обаятельно. Кроме того, он спортсмен: стрельба, лыжи, бега (в смысле на лошадях он тоже умеет и даже получил приз без тренировок). На пари выиграл приз (мужчина!), принес Алисе конверт «Приз» (рыцарь!), но конверт пустой, потому что он отдал деньги конюхам (добрый!).
Хорошего человека любят собаки. Алисе-то особенно важно, что скажет ее Хокусавна, мнение Хокусавны для Алисы очень важно (я шучу, но не шучу). Хармс боялся Хокусавну, всегда просил запереть дога в ванной и, перед тем как войти, спрашивал, хорошо ли заперта собака. Бледнел, когда она за дверью лаяла: дог все-таки. Правда, приносил ей подарки (льстивые подарки, но, может, и от души).
Алиса как-то раз Хокусавне сказала: «Я никогда не выйду замуж за Даниила Ивановича, обещаю тебе, клянусь!»
А Петя?.. О-о, Петя! Петя догиню любил за то, что она хорошая собака, и за голубые, как у Алисы, глаза. Говорил, что считает Хокусавну своей дочкой. Глупо называть собаку дочкой, но факт есть факт: Алисе нравится, что Хокусавна играет с Петей, прыгает, обнимает, обожает… как она сама. Она в душе тоже прыгала и обнимала, хотя притворялась холодной и спокойной.
Ну, вот Петя. Добрый, широкий, остроумный. Красивый. Спортсмен, но не тупой, призы ему не нужны. Собаки его обожают. Ну, честно, Рахиль, разве Хармс выдерживает конкуренцию? Вы бы кого выбрали? Ну, то-то и оно. И я тоже выбрала бы Петю. Между «плохим» и «странным» выбирают «плохого». Хармс, который вроде бы соперник Пети, на самом деле никакой не соперник: у него нет шансов.
Есть, конечно, женщины, которые самозабвенно любят странных, но не Алиса… она настолько ясная, «нормальная», что никогда не говорит о своем внутреннем мире, о своих чувствах, — только о действиях (не то что мы с вами, Рахиль, только и твердим о том, что чувствуем, но такие уж мы и такая уж она)… Алиса по природе своей не может чувствовать к «странному» ни нежного доверия, как к милому Arcade Martin, ни страсти. Хармс всегда ее смешил, иногда пугал, у него «черные измышления», он «злой волшебник», — никакой нежности и уж тем более страсти!
Как только он переставал смешить и становился серьезен, как только их отношения хоть на секунду переставали быть мальчишескими, ей становилось неловко. Сказал ли он трогательные слова «я люблю вас больше своей матери», пришел ли обручиться, поменяться кольцами, — в памяти остается лишь его «злое лицо», «настойчивость маньяка», «слова, с которыми неизвестно что было делать» и собственная неловкость и желание не подходить к телефону и больше его не принимать. Вот такое неприятие на физическом уровне. Любая женщина знает, что это такое: «Нет, и все!»
