Я не люблю Маляку по двум причинам: у нас с ней был бурный роман… то есть у нас с ней был роман с одним и тем же человеком. На третьем курсе, перед тем как уехать доучиваться в Москву, Маляка сказала мне, что все это время он любил нас обеих, но ее больше… Маляка могла бы промолчать и молча уехать (тем более он больше любил меня!), но молча уехать из чьей-то жизни не для Маляки.
Вторая причина в том, что Маляка — плохая художница. Мне нравятся картины тех, с кем я дружу, и не нравятся картины тех, кого я недолюбливаю. То же касается картины Алисы Порет: мне понравился портрет Петра Соколова, но если бы я не была к Алисе пристрастна, портрет понравился бы мне меньше.
Третья причина (я сказала, что не люблю Маляку по двум причинам, но это были лишь основные причины): Маляка — сплетница. У нее всегда есть «кое-что уж-жасно интересное, я только тебе, а ты никому». Я часто встречаю Маляку у общих знакомых: она цепко держит меня за руку, жарко шепчет с горящими желтым светом глазами, посреди рассказа о других любит мимоходом сказать гадость обо мне. Но приходится ее слушать: мне интересно Малякино «уж-жасно интересное».
Почему встреча с Малякой оказалась Невероятным Мистическим Совпадением в ряду других мистических совпадений? Потому что Маляка знает всех.
— А я ее знаю! — заявила Маляка, и глаза ее знакомо загорелись желтым светом. — Она такая… ну, такая…
— Кто? — Я оглянулась в поисках знакомых.
— Ну, она… Такая, ну, знаешь… ну, такая!..
Маляка всегда была косноязычной. Сплетнице плохо быть косноязычной, но Маляка сначала нукает, а потом ничего, расходится. Строчит, как пулемет: «тыжепонима-аешь» и «насамделе».
— Господи, да Алиса! Алиса Порет. Я когда в Москве училась, у нее бывала… Она была такая… такая… такой осколок истории. Ну, знаешь, люди из того мира, они совсем другие!.. Принадлежала к определенному кругу. Дружила со всеми. Гордилась, что дружила со всеми. Говорила: «Хармс и Введенский были нашими основными подругами». КАК это звучит сегодня?! Типа «Толстой и Достоевский были нашими основными подругами»… Ты знаешь, что у нее был роман с Хармсом?
С Малякой что хорошо: о тех, кого нет, она говорит, как будто они есть и у них все «уж-жасно интересно». Это обнадеживает: как будто никто не умер, наша жизнь сейчас — продолжение ленинградской жизни тогда, и потом еще будет жизнь продолжаться. Не то чтобы я надеюсь, что после моей смерти обо мне станут сплетничать, но вдруг? Я ведь художница, у меня есть неплохие работы… может, и будут.
