«И чтобы я тебе тут больше не видел», — сказал он напоследок, чтобы сохранить лицо и повернувшись торопливо зашагал прочь.
«Цади ра, цади укве!» (Проваливай, проваливай уже!) — крикнул кто-то и свистнул. Старший лейтенант не оглядываясь пошёл по улице и вскоре скрылся в подземном переходе. Ещё недавно дело обернулось бы совсем по другому и парню могло не поздоровиться за сопротивление милиции, но дул ветер перемен, и в то время, как перед Домом правительства стояли люди транспапантами «Долой СССР — Да здравствует Свободная Грузия!», а ораторы открыто призывали к провозглашению независимости — на красных петлицах участкового до сих пор блестели два маленьких герба СССР. От этого он не чувствовал себя так уверенно, как раньше и понимал, что вести себя так уже не получится.
Веселье толпы сменилось сочуствием к торговцу. Чемодан подняли, перевернули, принялись заполнять его уцелевшими мандаринами. Я сунул руку в карман и нащупал пять рублей.
— Держи, плачу по рублю за мандарин, Очень уж они у тебя хорошие. Давай пять штук,
— Ты, что — по пять рублей за штуку! Это же не золото. Бери пять — шесть килограмм, — всхлипнул парень.
Куда мне столько? Я на работу иду, коллег угощу. Ну, ладно возьму ещё парочку.
Когда я уходил, народ с переплатой вовсю разбирал мандарины, помогая возместить убытки пострадавшему. Дух протеста витал над городом.
* * *
Днем опять пошёл дождь. Тенгиз дремал за засыпанным мандариновой кожурой столом, мы с Зурабом развалились на стульях перед окном и глядели на то, как струи воды обрушивались на резные балкончики трёх этажей. Ливень изощрялся как мог — менял направление и наклон струй, то лупил по окнам с удвоенной силой, то оступал, чтобы перевести дух и начать свою одиссею заново. Окна заливало потоками воды, казалось они вот-вот захлебнутся, но вода стремительно стекала вниз и сияющие стёкла, торжествуя отражали свежевымытый итальянский дворик — его веранды, бельевые верёвки, двери, решётки, бурые от времени кирпичные стены… Невозмутимый дождь отступал и тут же с удвоенной силой обрушивался на упрямую материю.
Я принялся комкать исписанный лист бумаги, изготавливая летательный снаряд.
— Спорим, заброшу в ухо, — шёпотом сказал я Зуре.
— Прямо в ушную раковину? Это навряд ли. — в голосе Зураба прозвучала нотка интереса.
Я подбросил будилку и промахнулся — попал по макушке. Тенгиз потёр её, открыл глаза, укоризненно на меня поглядел и отвернулся к стене.
— Я же говорил, что не попадёшь! Ну-ка дай бумагу, я тоже попробую, — радостно прошептал Зураб.
