Видимо, в Альбине невостребованно жила душа рассеянного, немного несуразного человека, мыслящего нелинейно; наверное, именно она проглядывала в ее фиалковых глазах за толстыми стеклами очков, когда, например, Альбина объясняла контролерам автобуса, что у нее не хватало копейки до пятачка, чтобы взять билет, но дело вообще не в этом, потому что она едет в обратную сторону, и пусть они не затрудняются ходить с нею в милицию, потому что она сама завтра привезет штраф, ну, куда нужно…
«Бывают такие люди, просто не способные мыслить и изъясняться ординарно. Но они дают идеи», — заключил года два назад, когда Альбина только появилась в отделе, наш начитанный Вадим Горянчиков.
Так вот, Альбина отправилась с коллективной тридцаткой в кармане искать по художественным салонам что-то для души и с выдумкой для бывшего шефа. И в общем в отделе не шутя надеялись, что это у нее получится: только бы Альбина не заблудилась… Новому шефу об этом ничего не сказали. Это было как бы их интимное дело. Потом в случае чего объяснят.
Альбина добросовестно объехала по начерченным для нее маршрутам художественные салоны в центре. И слегка растерялась. Цены кусались. А стандартную повсюду чеканку — в виде символической девушки-весны с сомнительной пластикой движений — хотелось, получив такой подарок, тут же передать его кому-то еще… Однако расстраивалась Альбина недолго. Доверительно посоветовалась с шофером такси и покатила в комиссионный магазин.
«Не всякий раз, конечно, но захватить кое-что можно: и хрусталь; бокалы разные — фу ты, ну ты! — бывают. Если, конечно, подъехать к трем, когда выставляют принятое до обеда», — расписал таксист.
Было не три, а почти четыре. Но там-то Альбина и разглядела стоявший вполоборота, носом в угол, бюстик Галуа…
Он был почти не виден из-за выломанной безымянным изыскателем-добытчиком мраморной доски от старинного умывальника. И полузаслонен модерным светильником под старую керосиновую «летучую мышь». Но что-то в линии его напряженного виска и в бронзовых предкрыльях плеч насторожило ее и взволновало почти до толчка крови.
А в лице его, наконец-то повернутом к Альбине пожилой продавщицей в кудряшках, были: юная надменность и знание другой какой-то, высшей жизни, безудержность, и нежность, и ужас перед чем-то, и упрек… Ясно было, что юному мсье математику так и суждено погибнуть в двадцать один на дуэли и оставить после себя оторопь удивления и восхищения перед тем, что он начал и не успел сделать.
