Как вдруг — уронить ее с чмокающим грохотом яблок о землю!.. И едва удержаться самой наверху от крепкого удара в плечо яблоком-снежком, запущенным Лелей Малько. Ого! Ах, это не Лелька! Ну, берегись, Сигалев!..
А вокруг мелькала красками осень. Сухо, по-стариковски, и лихорадочно щеголеватая и яркая. Ее сгребали в кучи и жгли костры, а на том конце сада белили стволы. И беловатые стволы яблонь, разогнавшись, убегали в пестрый березняк. Пышно вспенивались легкие вязаные облачка, вертелись на скользких спицах долгого осеннего света. Прозрачные облака метались, отрывали от земли свои плотные полуденные тени и не могли оторвать, уносились прочь, как бы оставив их на земле щедрыми развалами плодов и листьев под деревьями… И поздние птицы в перелеске несли околесицу.
Это было кружение в последнем карнавале, может быть, перед судным днем, и все в саду, и самая осень и люди стали немного язычниками.
Совхозные жители, посмеиваясь, прощали горожанам некоторый, наверное, урон от их буйного усердия: не убудет от такого изобилия! Необязательным голосом покрикивал бригадир. Тихо расстраивался завотделом Василий Иванович.
Ну и тьма же в этом году яблок!..
На полчаса всего в конце дня насупилось небо, скользнула по нему длинная молния. Но тем дело и кончилось. И напрасно Василий Иванович охнул, бросил протискивать стремянку в тесную крону яблони и побежал разыскивать Толю, работа которого заключалась — привезти и увезти институтских, а потом он собирался вроде пойти потолковать с местным завскладом насчет картошки, чтобы прихватить домой мешка три. Но тут снова развиднелось, а шофер, оказалось, спал на вынутом из автобуса сиденье тут же, в двадцати метрах, в березнячке, и Василий Иванович запричитал успокоенно: «Вот и хорошо… И ладно. Не зря говорят: «Илья-пророк в августе грозовую воду всю вылил». А тут октябрь скоро. Вот и хорошо… Только вы, Толя, все-таки далеко не уходите в салон не запирайте!»
Василий Иванович у нас в любой фразе говорит «только». Предвидя и предупреждая все возможные затруднения и их последствия. И так и не умея их предотвратить… Он считает, кажется, что лучше передать и перепозволить человеку («взрослым и разумным сотрудникам» — так он всех нас аттестует), чем недодать. Только бы — обычное его «только»… — только бы это не шло во вред делу.
И так он всегда растерянно огорчается, так, в общем, часто огорчается, сталкиваясь с обратным… что добивать Василия Ивановича совестно. И хочется, пользуясь всем почти беспредельно, иногда и радовать, что ли, чем-то этого странного мешковатого человечка с растерянным взглядом припухших усталых глаз и тусклым бухгалтерским зачесом.
