Я еще не осилил свою долю «естествознания» и поднялся, стараясь не разбудить Лару.
Через час покончил с яркими сухими листочками и графиками осенней температуры в тетрадках. В наше время в школе не было такого. А у наших детей?
Растит Антошу моя мама… Он необходим ей, она сникает без хлопот вокруг внука, у нее тут же «вступает в поясницу», как только мы его забираем. Ну да, все шаткое, нестройное, что вклинивается в их пенсионную жизнь, — это от незаполненного, нерастраченного, неутоленного… И я думал об этом по временам. Антоша, конечно, получает все, больше, чем у нас. Так что именно мы повседневно нуждаемся в нем. Не наоборот. И нуждаются в нас мои родители… Все сложилось ради моей работы над диссертацией по принципу временного равновесия и материального удобства: ощутимое бремя забот снято с нас, тем более что их жаждала принять на себя моя мать.
Но это не проходит безнаказанно. Я ловлю себя на том, что вспоминаю о сыне как-то подконтрольно… Для Ларисы — чтоб она это слышала. Например: купить что-нибудь Антону. И возможно, она тоже… Мы жили до сих пор какой-то странной жизнью двух влюбленных. Есть некая необязательность нашей совместной жизни, что-то ненастоящее. А природа не терпит пустоты, и именно в этом смысле приходится опасаться Павлов Сергейчиных.
Так, может быть, пора? И решаться нам с нею сейчас? Это значило: начинать все почти заново… Еще не поздно. Возможно, придется съезжаться с родителями. И с Антоном. Неплохо, если б новый ребенок был бы сестренкой ему. Но это означало: впрягаться теперь совсем по-другому. И захлопнуть за собой дверку… насовсем.
Я погасил свет на кухне. Усталый и встревоженный от этих своих мыслей, вошел в комнату.
Лихорадочно мелькал расфокусированным сигналом наш невыключенный «Горизонт-308», и заблудившийся в эфире голос радиодиктора сообщил: два ночи…
Вот я рядом. Понял по неслышному ее дыханию, что она тоже не спит. Думаю. И она думает. Потянулась и прижалась подбородком…
Петька у нас красавец — в белых валенках и при галстуке, розовато-дымчатый, с совершенно уже седыми и розовыми сгущениями масти по спине и пышным щекам. И физиономия у него интеллигентная до предела, только пенсне не хватает — чтобы совсем как у образованной барышни с пожелтевшего фото начала века. А вуалевый Петькин хвост — и вовсе предмет общей гордости и укор пушным аукционам. Ехидная Леля Малько, поднимая кота за шкирку и прикладывая к своему бежевому пальто, приговаривает: «Будешь, Петечка, мяучить не по делу — на воротник угодишь!»
