Зал, судья, заседатели, прокурор, развернувшийся на своем стуле к подсудимой, — все молчали, будто ждали продолжения. И подсудимая продолжила.
— Уважаемый суд! Хочу заявить о своем несогласии с линией защиты и прошу удовлетворить мою просьбу об отказе от государственного защитника.
Зал зашумел снова, колокольчик судьи задребезжал, словно из сил выбился, все стихло, и моя мама закончила громко и четко:
— Что же касается отца моего ребенка, то это совершенно точно не Анатолий Петрович Горохов. Отец моего ребенка молод… умен… высок ростом… очень красив. И, насколько я знаю, беспартиен и холост.
Зал судебных заседаний сошел с ума… Точнее и по-тогдашнему сказать — взорвался бурными аплодисментами, переходящими в овации. Особенно женщины просто безумно рукоплескали. Судья на этот раз отреагировала не сразу. Но, придя в себя, даже встала, хотя ее варикозу это далось не просто, и принялась трясти колокольчик двумя руками. И уже в тишине объявила, что немедленно прекратит заседание, если подобное повторится.
Овации подсудимому — на закрытом политическом процессе… Это и вправду было неслыханно. Зал присмирел, но был наэлектризован до крайности.
Судья, пошептавшись с заседателями, объявила, что суд удовлетворяет просьбу подсудимой об отстранении защитницы и передает полномочия адвоката — подсудимой… Защитница не обиделась и из зала не ушла. Ей было — интересно!
Затем государственный обвинитель начал опросы свидетелей обвинения. Все полетело быстро, как по маслу. Никто не выходил ни на какую трибуну, как это показывали в американских фильмах про американский суд, и никто ни в чем не клялся. Только в начале процесса секретарь предупредила всех об ответственности за дачу ложных показаний. Поскольку в зале было не протиснуться, каждый свидетель вставал среди ожидающих своей очереди других друзей и знакомых подсудимой. «Говорили ли вы на следствии то-то и то-то?» — спрашивал прокурор, и свидетель подтверждал: «Да». Прокурор обращался к подсудимой: «Вы подтверждаете показания свидетеля такого-то?». Якубова подтверждала… Потому что не помнила, рассказывала ли такого-то числа в очереди за хлебом анекдот об отмене продуктовых карточек. Вряд ли рассказывала, Агния Ивановна плохо запоминала анекдоты. И по поводу хлеба, который подорожал и в продажу поступал редко, наверняка что-то и говорила… как и по поводу ближней бани, которую закрыли… и по поводу газет, в которых уже и между строк стало читать нечего… Если она не говорила об этом именно такого-то числа, то думала об этом, пусть и по другим числам… то есть думала, как все… Она с легким сердцем все подтверждала. Потому что знала — все равно получит свою десятку лет, дай бог, общего режима… И показания капитана Горохова, когда их зачитал прокурор, — снова подтвердила. Вот, например, про лозунг, который сама же писала: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство». Она говорила о нем Горохову именно сама, именно в какой-то из четвергов, именно наедине, в кабинете парторга. Говорила, что нельзя этот лозунг вешать над трущобами, в которых живут беспризорники, а надо вешать, скажем, на школу, в которую Витька ходит, где иногда даже пончики с сахарной пудрой детям дают… А для беспризорных детей нужно и можно раз в неделю горячие щи и кашу организовать, просто скинуться всем на крупу и капусту… Горохов вздыхал, и соглашался, что да, надо бы, и записывал что-то, чтоб не забыть, в свой карманный блокнотик…
