Она поймала взгляд солдата, который сидел на ее кровати, опираясь на винтовку. Он сидел без шапки и оттого был совсем уж молодой и встрепанный. Он ждал сказку и смотрел не мигая. И мама моя поняла, что даже если Витька уснул, то слушатель у нее все-таки остался. Она продолжила чтение; и обыск продолжился.
Все закончилось перед рассветом. Улик и вещественных доказательств — блокнотов, семейных фотографий, рисунков углем, писем — оказалось много, их закатали в лист ватмана с каким-то наброском и обвязали бельевой веревкой. Якубовой было велено захватить узелок со сменой белья и больше ничего не брать.
— А что будет с сыном? — спросила моя мама и сама услышала, как дрогнул ее голос.
В это время любитель книг аккуратно складывал в свой портфель те три тома, с которыми он свалился с кресла, и еще несколько тщательно и со вкусом отобранных раритетов. Остальные книги Якубовой за ненадобностью валялись на полу — выпотрошенные, с оторванными корешками. На вопрос о сыне следователь ответил, не оглянувшись:
— В течение трех дней его заберут в детприемник.
— Зачем в детприемник?! — закричала моя мама. — У него есть бабушка, есть тетка… Они живут в трех кварталах!..
И она бросилась к спящему Витьке, стала его будить, тормошить, кричать в ухо:
— Витя, проснись! Тебе нужно к бабушке! Срочно к бабушке! Витя, проснись!.. Тебя бабушка ждет!
А Витя не просыпался. Он спал со своим медведем, и только губами причмокивал, и улыбался счастливо…
Солдат послевоенного призыва стоял со своей винтовкой посреди разгромленной комнаты, хрустел сапогами по разбитым чашкам, по рассыпанной ячневой крупе и раздавленным рамочкам с фотографиями. Он вдруг представил себе, что утром этот мальчик, которому каждый вечер на ночь читают страшные сказки с хорошим концом (а ему, солдату, в детстве никогда, никогда не читали сказок!), что мальчик этот проснется со своим медведем в этой страшной комнате, по которой прошлись людоеды… Солдат не знал, что делать. А усталые штатские дядьки знали, что делать: они поволокли кричащую Якубову к выходу.
За дверью она замолчала. Она увидела, что в бесконечной ее коммуналке, в коридоре, тянущемся на целый этаж, — почти все двери приоткрыты. Соседи не спали и знали, что ее уводят. Впереди по коридору шел, заметно прихрамывая, следователь в очках и с портфелем, за ним двое в каракулевых шапках, за ними она, а сзади парень с винтовкой. Солдат беззвучно плакал крупными слезами, почти как Витька, когда у него разрезали глобус. Он не торопил Якубову. А она задерживалась у каждой приоткрытой двери и громко шептала в щель:
