— А почему бы и нет? Я могу делать великое добро, больше добра, чем кто-либо когда-либо делал раньше!
— Папа, они не могут тебя отпустить. Каждый раз, когда ты злишься на кого-то, ты убиваешь его. Кроме того…
— Ну, в чем дело? — нетерпеливо спросил он. Он надеялся, что не рассердится на нее. Может быть, ему следует сказать ей, чтобы она убиралась сейчас же.
— Мы все здесь в тюрьме! — сказала она и заплакала.
Хотя не было причин спрашивать почему, он спросил. Власти, кем бы они ни были, заперли в этом месте не только его семью, но и двух Тинкроудоров, миссис Эпплис и всех стариков из дома престарелых. С ними хорошо обращались и давали все, что они хотели, кроме свободы.
— А как же наши друзья и родственники?
— Им сказали, что мы все лечимся от редкой заразной болезни. Я не знаю, как долго люди будут в это верить, но я думаю, что на них оказывается какое-то косвенное давление. Они не должны ничего говорить об этом никому другому. Мы получаем письма, и мы можем писать письма. Но они подвергнуты цензуре. Нам пришлось переписать некоторые из них.
Пол Эйр был в ярости два дня и в ужасе три. На шестой день доктор Полар появился на экране телевизора. Он подождал, пока Эйр перестанет его оскорблять, и сказал:
— Все не так плохо, как вам кажется, Пол. Возможно, для всех нас найдется выход. Я хочу, чтобы ты сейчас же подошел к двери. Окно просмотра будет открыто на минуту. Я хочу, чтобы ты просто просмотрел. Это все…
Поскольку причин отказываться не было, Пол Эйр так и сделал. Он увидел только младенца, примерно годовалого, лежащего на кровати. У ребенка было изможденное лицо, очень тонкие руки и ноги, и он явно умирал. Эйр почувствовал к нему жалость.
Потом кто-то закрыл окно, и он больше не мог его видеть.
Через три дня дверь открылась, и вошла Гленда. Они обнялись, и Гленда сказала:
— Ребенок, которого ты видел, полностью выздоровел, папа. У него была лейкемия, и он умер бы примерно через неделю. Врачи этого не признают, но признают, что наступила полная ремиссия.
— Рад этому, — вздохнул Пол. — Но что это значит для меня? А для тебя? — поспешно добавил он. — Для остальных?
Гленда бросила на него непроницаемый взгляд и сказала:
— Если ты согласишься сотрудничать, папа, нас освободят. Мы не можем сказать, когда выберемся отсюда, но если ты допустишь ошибку, то мы попадем в беду. Но если не ошибешься, мы будем свободны. Если…
Было очевидно, что ей стыдно, и все же она отчаянно желала, чтобы он сказал: «Да». Он не мог винить ее за это. Ее освободили от искривленного тела только для того, чтобы лишить обещанной новой жизни.
