его шкаф — из вишневого дерева, где всегда хранились костюмы, пальто или пиджаки по сезону. (Одежду не по сезону мать, Харриет, Томми Мэй или Мод убирали в гардеробы из кедра на чердаке.) Отец и мать почти сразу после свадьбы приобрели маленькое поместье на Франклин-Пайк, которое по чистой случайности граничило с большим поместьем Льюиса Шеклфорда. Но когда умирал мой дед по отцовской линии, он вызвал их в Торнтон, где отец ненадолго принял на себя юридическую контору и управление фермами. Дед умер меньше чем через год, и тогда-то Льюис Шеклфорд — бывший водонос футбольной команды Вандербильта, а теперь главный делец Нэшвилла, хотя ему не исполнилось и тридцати, — уговорил отца вернуться в Нэшвилл на должность его старшего советника по правовым вопросам. Год, что семья провела в Торнтоне, практически не отложился в моей памяти. Мне не было и четырех, когда дед вызвал отца домой. Но помню, как во время возвращения в Нэшвилл из старого дома забирали гардеробы. Возможно, это первое их странствие (поскольку я, в конце концов, не могу быть уверен, что он брал гардеробы с собой в Вандербильт, когда там учился. Если бы речь шла о ком-то другом, это бы казалось маловероятным, но он даже в детстве заботился о своем внешнем виде, так что это было бы в его духе.) И из всех переездов в следующие годы первым делом я вспоминаю гардеробы. Они всегда были последними предметами мебели, которые загружали в фургоны, и первыми, которые выгружали, а отец надзирал за процессом, чтобы рабочие не украли их драгоценное содержимое. Когда гардеробы грузили в фургон, отец всегда находился рядом, чтобы проследить за всеми перемещениями и удостовериться, что с ними обращаются с величайшей бережностью. Помню, как он не раз говорил рабочим, проявлявшим интерес, что гардеробы собирали «дома» еще при жизни его прадеда. Под «домом» он, разумеется, имел в виду Городскую ферму в Торнтоне.
Когда я наконец спустился по трапу и вышел туда, где в одиночестве посреди асфальтового поля стоял отец — после того, как всякая опасность миновала и сотрудники аэропорта наконец оставили его в покое, — у меня было ощущение, будто кто-то распахнул двойные створки одного из тех гардеробов. Я вдохнул знакомый аромат всей его жизни и бытия. Только это был не совсем аромат. На миг показалось, будто я задыхаюсь. На миг все стало так, словно я никогда не покидал Мемфис. Словно сестры не сделали возможным побег зимним утром много лет назад, словно не поддержали меня морально и материально, не проводили меня на самолет до Нью-Йорка в тот ранний час, когда отец еще был в постели.
