В столовой большого дощатого отеля в Хантингдоне — в каких-то шестидесяти километрах от места, где отец родился и вырос, — он словно раскрылся. Он знал хозяина отеля, как и клерка за стойкой. Оба были выходцами из его родного округа Торн. Шла последняя неделя сентября, и отец обсуждал с ними урожай и высказывался о политике Западного Теннесси. Бетси и Уайант по чистой случайности столкнулись в столовой с молодыми людьми из Нэшвилла, которые навещали здесь однокурсника из Вандербильта. Наша парочка решила пересесть за столик к ним. Отец явно этого не одобрял, но вслух ничего не сказал. Он продолжал беседу с владельцем, подсевшим к нам за стол. Но время от времени я замечал, как отец беспокойно поглядывал на молодых людей на другом конце зала. Когда мы собрались уходить, он сделал знак Бетси, намекая на скорое отправление. Бетси вскоре поднялась и одна подошла к нам, ждущим у стойки кассы. Помню, как она шла по рассохшемуся полу столовой на высоких каблуках, как красиво развевались ее светлые волосы в «бобе», помню широкую вопросительную улыбку на ее лице. Мне казалось, что она прекрасна и счастлива. И нельзя было не заметить, как Уайант Броули, сидя за столом, не сводит с нее глаз. Отец же наблюдал, как она подходит, без улыбки, будто бы знал, что она несет плохие новости. Она только сказала, что они с Уайантом хотели бы побеседовать с друзьями еще немного. Они нагонят нас через несколько минут. Отец промолчал. Мать улыбнулась и сказала: «Не потеряйтесь». Бетси ответила, что Уайант знает дорогу. И после этого вернулась к столу.
На ухабах щебеночной дороги — которая началась после того, как мы углубились в хлопковый край, — отец периодически замедлялся. По углу наклона его головы под широкополой соломенной шляпой мы с Жозефиной и Джорджи видели со своего заднего сиденья седана матери, что он глядит в зеркало заднего вида, высматривает машину Уайанта. Мы остановились заправиться в фабричном городке Хаксли. Бетси и Уайант так и не появились. Когда мы свернули к станции обслуживания, я увидел, как отец выскочил из «паккарда» на тротуар — лицо красное, соломенная шляпа надвинута на самые глаза. Потом он поспешил внутрь и попросил телефон. Я, Жозефина и Джорджи подошли к окну матери. Она сказала, что отец звонит в Хантингдон — узнать, выехали Бетси и Уайант или еще нет. Лицо у матери вытянулось. Казалось, она вот-вот расплачется.
— Ему взбрела в голову абсурдная мысль, — начала она, а потом разразилась не слезами, а каким-то истерическим девчачьим смехом, который до того дня я от нее не слышал ни разу, но услышу еще много раз после. Этот смех будет вечным спутником тех случаев, когда несчастье ее детей в новой мемфисской жизни вдруг покажется ей, как она выражалась, «слишком абсурдным» и, следовательно, когда она чувствовала, что больше не может нам ни помочь, ни даже посочувствовать. — Ему взбрела в голову абсурдная мысль, — проговорила она сквозь смех, — что Уайант и Бетси повернули обратно в Нэшвилл и намерены там жениться, на месте, и не ехать за нами в Мемфис!
