До дня похорон, состоявшихся в среду, новых кризисов у Луизы не было. Она, казалось, держалась настороже, как человек, принявший какое-то решение, и Жанна обратила внимание на то, что Луиза убрала отовсюду бутылки с вином, включая и бутылку с мадерой.
Когда дети в воскресенье вечером после грозы вернулись домой, сестра через полчаса после брата, их мать была настолько опустошена, что не прореагировала на их приезд и лишь разыграла в своем углу роль молчаливого наблюдателя.
Анри приехал первым. Около десяти часов, открыв ключом дверь, он ворвался в дом как ветер, бросив освещенную появившейся луной машину на улице. Его сразу же сбила с толку темнота во всем доме за исключением кухни, где друг против друга сидели две женщины. Шляпу Анри не носил. У него были густые светлые волосы и ясные, как у отца, глаза, но Анри был заметно мельче, хотя и широк в плечах, с решительной манерой держаться.
Уже на пороге в глаза ему ударил яркий свет, он нахмурился, недовольный – хотя, вероятно, не отдавая себе в этом отчета – тем, что в доме царила совсем не та атмосфера, к которой он привык, тем, что увидел свою мать сидящей в углу стола, где обычно сидела служанка, а рядом с матерью – толстую женщину с лунообразным лицом, которая спокойно разглядывала его.
Агрессивным, почти обвиняющим тоном он бросил:
– Как это случилось?
Поскольку он машинально обратился к тетке, ему пришлось повернуться к матери:
– Ты была при этом?
Жанна поняла, что Луиза испугалась вопроса и вся сжалась, словно чувствуя за собой вину; отвечать пришлось Жанне:
– Твоя мать ходила к мессе.
– Дома никого не было?
– Только Алиса, она занималась ребенком.
– С ним случился приступ?
Расставив ноги и тяжело дыша, он говорил очень громко – не оттого ли, что с трудом держался, чтобы не упасть?
– Лучше, чтобы тебя воспринимали как мужчину и ты узнал всю правду сразу, Анри. Не кричи. Не теряй самообладания. Твой отец повесился...
Анри вошел в дом, раскрасневшись от переживаний и обдувавшего его в пути ветра. Буквально за секунду, без всякого перехода, он стал белым как бумага, неподвижно застыл, и лишь его кадык судорожно дернулся в горле.
Его тетка, казалось, не двинувшаяся с места, очутилась рядом с ним и положила ему руку на плечо:
– Ты ведь мужчина, не так ли, Анри?
Он лишь мгновение выдержал это прикосновение, потом яростным жестом оттолкнул руку и будто нырнул в темноту дома; Жанна и Луиза услышали, как он плашмя бросился на лестничные ступеньки и громко зарыдал.
